фотографиях, виденных мною ранее, 
- на всех он был облачен в форму. Только черты лица не изменились, хотя возраст 
проявился на нем еще отчетливее. На первый взгляд он казался истощенным 
какой-то тяжкой болезнью, и это впечатление только усиливалось бородкой, 
возникшей за многие дни заточения, и даже короткой щетиной, покрывшей его 
голову, всегда прежде чисто выбритую. Однако черные и яростные глаза все еще 
принадлежали великому диктатору. Мне казалось, что их взгляд буквально буравил 
меня все то время, что он скороговоркой пересказывал мне детали своего 
заточения. 

Я весьма рад был сообщить ему приятную новость: 

- Мы ни на минуту не забывали о вашей семье, дуче. Маршал Бадольо поместил вашу 
супругу и обоих детей в ваше имение Рокка-делла-Крамината. Вот уже несколько 
недель, как мы поддерживаем связь с донной Ракеле. И мало того, в тот самый 
момент, когда мы высадились здесь, другой отряд из людей моего подразделения 
начал операцию по освобождению вашей семьи. Я уверен, что к этому часу она уже 
завершена. 

Расчувствовавшись, дуче сжимает мою руку. 

- Что ж, все идет прекрасно. Я благодарю вас от всего сердца. 

Мы выходим из отеля. "Шторьх" уже готов к отлету. Я с большим трудом пролезаю в 
узкую щель за вторым сиденьем, которое занял дуче. Перед тем как забраться в 
самолет, он выказал некоторые колебания: будучи сам опытным летчиком, он, 
безусловно, отдавал себе отчет, какой опасности мы намерены себя подвергнуть. 
Несколько смущенный, я пробормотал что-то вроде: "Фюрер приказал, он был 
категоричен...". Затем гул мотора избавил меня от поиска других извинений. 
Вцепившись в две стальные трубы, которые образовывали каркас самолета, я 
пытаюсь привести нашу "птичку" в некоторое равновесие, чтобы хоть немного ее 
облегчить. По знаку пилота солдаты, которые держали самолет за крылья и хвост, 
разом отпускают руки, и тут же нас бросает вперед. Мы мчимся все быстрее и 
быстрее, к концу "взлетной полосы", но все еще остаемся притянутыми, будто 
магнитом, к земле. Я изо всех сил стараюсь сохранить равновесие. Машину трясет 
на камнях, которые мы не отбросили. Затем я вижу через переднее стекло глубокую 
рытвину, которая раздвигается прямо перед нами. У меня еще остается время 
подумать: "Господи! Если мы рухнем туда...", - и тут "Шторьх" отрывается от 
земли, всего на несколько сантиметров, но и этого, кажется, достаточно. Левое 
колесо шасси еще раз резко напарывается на что-то, самолет легонько ныряет 
носом, и вот мы уже у самого края плато. Самолет заносит влево, и он 
проваливается в пустоту. Я закрываю глаза - у меня уже нет сил даже бояться - и,
 сдерживая дыхание, ожидаю страшного грохота и неминуемого удара... 

Свист воздуха вокруг крыльев становится резче и превращается в настоящий рев. К 
тому моменту, когда я вновь открываю глаза - а все это не могло длиться больше 
нескольких секунд, - Герлах выводит самолет и медленно уравнивает его в 
горизонтальном положении. Теперь мы двигаемся с достаточной скоростью даже для 
этой разреженной атмосферы, чтобы держаться в воздухе. Едва ли в тридцати 
метрах над поверхностью равнины "Шторьх" переходит на бреющий полет и достигает 
порога, за которым начинается низина Ареццано. На этот раз мы и в самом деле 
прошли. 

Мы все трое - краше в гроб кладут, но никому и в голову не приходит завести 
речь о только что пережитых ужасных мгновениях. С некоторой фамильярностью, 
позабыв о субординации, я кладу руку на плечо дуче, который теперь-то уж точно 
спасен. Муссолини уже оправился, вновь обрел дар речи и ударился в воспоминания,
 связанные с местами, над которым мы летели, быть может, всего в пятистах 
метрах - предосторожность против возможных самолетов союзников. Дуче бегло 
говорит по-немецки, почти без ошибок, факт, который в нервном напряжении первых 
минут я даже не заметил. Осторожно мы проплываем над последними отрогами гор и 
вот уже летим над Римом, направляясь к аэродрому Пратика-ди-Маре. 

- Внимание, - бросает нам Герлах, - держитесь крепче. Садимся в два приема. 

И правда, я ведь уже забыл, что наше шасси поломано. Самолет очень нежно 
прикасается к земле, легонько подскакивает, пилот восстанавливает равновесие, и 
на правом колесе и заднем элероне мы тихо едем по полосе, а затем машина 
останавливается. Все прошло как в сказке - а ведь наши шансы с начала и до 
самого конца авантюры были, если признаться, не так уж и велики. 

Нас встречает адъютант генерала Штудента, сияя от радости. Три самолета 
"Хейнкель-111" готовы к взлету. И у нас совсем не остается времени, если, 
конечно, мы и вправду хотим достичь Вены до наступления ночи. 

СЕКРЕТНОЕ ОРУЖИЕ 

Вернувшись во Фриденталь, я понял, что на долю моих офицеров уже выпали первые 
стычки с противником: началась настоящая война с чиновниками из главного 
управления войск СС. Сигналом к атаке послужило утверждение численности штаба и 
вооружения - двух пунктов, необходимых всякому подразделению и продуманных нами 
с особой тщательностью. Наши наивные солдатские головы не покидала уверенность, 
что все заявки будут выполнены. Последовало несколько недель ожидания и 
нескончаемых переговоров; нам приходилось сражаться буквально за каждого 
человека, з