, закрывались магазины. Без 
нескольких минут семь. Приказчики, лавочники вооружились длинными шестами с 
крючком на конце. Снимали, уносили товары, выставленные снаружи. Вышел толстяк 
с лицом цвета ветчины и снял связку бутылок с оливковым маслом, висевшую над 
дверью в бакалейную лавку, снял головки сыра и еще что-то. 

Железным грохотом провожала и оглушала Этьена торговая Генуя, заработавшая себе 
ночной покой. Цепляли наверху баграми железные гофрированные шторы, и они 
громоподобно низвергались, закрывая стеклянные витрины. Иные шторы опускались 
до самого тротуара, а легшие на землю замки принимались стеречь опустевшие 
притихшие магазины. В других местах железные шторы были приспущены не до самого 
низа, в щели еще пробивался яркий свет, но увидеть Этьен мог только ноги 
лавочников. 

Старички букинисты складывали в пакеты и перевязывали бечевками свою 
обтрепанную, зачитанную кочевую библиотечку. Рядом стояла тележка, на которую 
они грузили книги. Каждый вечер старички увозили библиотечку на ночлег, чтобы 
утром впрячься в тяжелую тележку снова, снова распаковывать и раскладывать еще 
более постаревшие книги. И так каждый день, каждый день, кто знает, сколько лет 
подряд... 

Узенькая улочка св. Луки пересекает старый город параллельно набережной. Высоко 
над головами прохожих сохнет разноцветное белье. Улочка сдавлена высокими 
домами, и каменные плиты, которыми она выстлана, не видят солнечных лучей. 

Улочка вымощена так, что желобки для стока воды тянутся вдоль стен, а мостовая 
посередке, она же тротуар, чуть почище и посуше. Но нет такого ливня, который 
мог бы промыть улицу и унести все нечистоты, все помои, всю вонь, всю грязь, 
все миазмы. 

К стойкому запаху гнили и тухлятины примешаны запахи прокисшего вина, немытого 
тела и дешевых духов. Где и когда Этьен еще бродил по такой убогой и 
нечистоплотной улочке? Пожалуй, только в Неаполе. А где такие улочки содержатся 
в музейном порядке? Пожалуй, в старой Вене, в Кракове. А где и когда он 
разгуливал по еще более узкой улочке? В Германии, в старом, уютном Бонне. Там 
улочка так и называется Мышиная тропка. В Праге, на Градчанах, выжила со времен 
средневековья франтоватая Злата улочка. Однако современные алхимики живут вовсе 
не в домиках, сошедших со старинной гравюры или декорации, а под охраной 
часовых, за семью замками... Даже в Париже сохранился узкий-узкий переулок 
Кота-Рыболова. Там в угловом доме приютилась самая маленькая парижская 
гостиница, она выходит на набережную Сены. В гостиничке всего две комнаты. 
Этьен слышал, что комнаты очень дорогие: богачи заказывают их за много месяцев 
вперед. У аристократов и миллионеров считается модным останавливаться в 
гостинице в переулке Кота-Рыболова. 

"Сегодня я за модой не гонюсь. Хоть какую-нибудь комнатенку! Но даже в самую 
захудалую гостиницу, вроде "Аурелио", дверь закрыта. Найти бы какие-нибудь 
меблированные комнаты, что ли? Но в подобном заведении нельзя переночевать 
одному и при этом не вызвать подозрения..." 

Горланят продавцы контрабандных сигарет, сигар, табака. Из-под полы продают 
часы, бритвы и бритвенные лезвия "жиллет", продают все, вплоть до коллекций 
порнографических открыток. 

Где-то играет шарманка, в дверях винного погребка и на подоконнике второго 
этажа наперегонки шипят-хрипят граммофоны, а сквозь шипение-хрип откуда-то 
из-за гирлянд сохнущего белья, чуть ли не с неба, доносятся звуки печальной 
мандолины. Колокол старинной церкви, грубо зажатой домами, почти сплошь 
публичными, зовет на вечернюю молитву. 

Он совсем забыл про репутацию улочки св. Луки. Подошел час, когда на промысел 
выходят п