обвел широким жестом благоухающий, сочный, вкусный товар, отхлебнул еще 
граппы, а сделал это с таким видом, будто Эрминия попросила его срочно 
освободить посуду. 

Но едва Маурицио отнял стакан ото рта, как вновь наполнил; стакана в его 
пятерне и не видно. 

Как ни бедна траттория у причала Эфиопия, одноглазый хозяин повесил на стене 
гитару и мандолину к услугам того, кто захочет поиграть и спеть: так было 
заведено еще на пьяцца Верди. 

И Маурицио вдруг затянул во весь голос любимую песню "Голубка то сядет, то 
взлетит". Эрминия догадалась, что эту песню он исполнял уже сегодня в траттории.
 

Вот не думал Этьен, что с таким удовольствием проведет время с Маурицио и 
Эрминией! Или хорошее настроение объясняется тем, что он чувствует себя тут в 
безопасности? 

Полному спокойствию мешала лишь мысль, что оно вот-вот кончится, что ему нужно 
отсюда уйти и вновь искать приюта. 

Конечно, доверяй он Маурицио так же, как Эрминии, - взял бы да попросил у них 
убежища, пусть его до утра запрут в лавке заодно с фруктами. Но признаться 
Маурицио, что он от кого-то прячется, что его кто-то преследует, значит 
саморазоблачиться, испортить репутацию синьору Кертнеру, лишить его "легенды"...
 

Минут за двадцать до закрытия лавки Эрминия и Маурицио принялись втаскивать с 
тротуара выставленные туда корзины, ящики и плетеные лукошки. 

Дольше оставаться неприлично, невозможно. Этьен с деланной бодростью поднялся, 
взял на прилавке свой сверток и книжку "Летчик-испытатель". 

Мелодичная "Голубка то сядет, то взлетит" проводила Этьена до дверей. 

25 

Он вышел из фруктовой лавки, памятуя, что должен быть сейчас очень осторожен, 
намного осторожнее, нежели утром, - право же, у Этьена были для того основания. 


В руке сверток, взятый у Эрминии, и жгла карман нотариальная доверенность, 
дающая Анне Скарбек право распоряжаться всеми его деньгами в швейцарском банке 
- и теми, которые лежат на текущем счету, и теми, которые могут быть переведены 
из Италии. 

На вокзале появляться сейчас более чем рисковано. 

На пристанях, от которых отходят пароходы, тоже лучше не показываться. 

Переночевать бы в укромном местечке, утром уехать автобусом в пригород, нырнуть 
там в рабочий поезд, а через одну-две станции пересесть на поезд Генуя - Турин. 
Он обязательно должен возвратиться в Милан не прямым поездом, а через Турин. 

Он сидел на берегу Лигурийского моря, а вспоминал Каспий, где о грязные камни 
бьется мутная, в нефтяных пятнах, почти черная вода. Столько лет уже прошло, 
столько тысяч километров отделяет Баку от Генуи, но так же пахнет подгнивающими 
сваями, так же несет смолой от баркасов, сохнущих на сухопутье, обративших к 
солнцу свои черные днища. Правда, в бакинском порту все заглушал запах нефти, и 
на воде, где стояли под погрузкой наливные суда, отсвечивали огромные пятна 
нефти, они были как перламутровые помои. Но точно так же, как некогда в Баку, в 
здешнем порту околачивается портовый люд, который предлагает свои мозолистые 
руки и не умеет ничего, кроме как переносить, подымать и опускать тяжести. 

Стоило отвернуться от пристани, от портовой набережной и обратить взгляд на 
город, как сходство между Баку и Генуей сразу улетучивалось. В Баку их казарма 
находилась в Черном городе, там при малейшем ветре срываются пыльные бури, 
пропахшие нефтью, а сама пыль смешана с копотью, и потому листва редких 
худосочных деревьев черная. А Генуя лежит на ярко-зеленых холмах, дома весело 
раскрашены, и издали может показаться, что город сплошь населен беззаботными 
курортниками. 

День выдался не по-ноябрьски теплый. Солнце успело прогреть камни города. Ни 
дуновения ветерка, - если не смотреть на море, то и не догадаешься, что стоишь 
на берегу. Вода в гавани как голубое зеркало. Застыли, как неживые, веерные 
пальмы на бульваре. Брезентовые тенты над витринами магазинов не шелохнутся. 
Недвижимы цветастые полотняные зонтики над столиками уличного кафе. Воздух не в 
силах покачивать синие очки у дверей "Оптики", шевелить золотой крендель у 
кондитерской. 

Он шел неторопливым шагом человека, который не знает, когда ему удастся 
отдохнуть и где именно. 

В торговой галерее, куда вновь привела его дорог