свой личный счет в "Банко 
Санто Спирито". Но подобный перевод расценивался тогда в Германии как 
непатриотический поступок. Подлинный патриот не позволит себе ухудшать валютный 
баланс рейха, саботировать усилия, направленные к укреплению рейхсмарки, 
подрывать экономику фатерланда. Можно было не сомневаться, что о таком крупном 
переводе за границу сразу узнают где следует, - существует специальный 
финансовый сыск. 

Везти же рейхсмарки с собой в Италию Этьен тоже не мог. Ни в одном итальянском 
банке не должны знать о немецком происхождении столь крупной суммы. 

Что оставалось делать? Следовало оформить перевод в итальянский банк из любой 
страны, только не из Германии. 

Норвежский банк оказался весьма удобным посредником. Вся операция заняла не 
больше получаса: рейхсмарки трансформировались в норвежские кроны, которые на 
днях будут переведены на валютный счет Кертнера в миланской конторе "Банко 
Санто Спирито"... 

После обеда Кертнер направился с рекомендательным письмом Теуберта в норвежский 
филиал "Центральной конторы ветряных двигателей". Управляющий ждал гостя. 
Видимо, он получил от Теуберта еще и телеграмму, потому что его общительность и 
предупредительность выходили за рамки ординарной любезности. Управляющий 
рассказал о том, что в ближайшие месяцы ожидается значительное увеличение 
оборота фирмы и, хотя летний сезон еще впереди, они нашли нужным разослать по 
многим адресам следующее письмо: 

"Многоуважаемый друг нашей фирмы! Начало летнего сезона поставит перед Вами 
вопрос о пополнении Ваших складов. Наш ответственный сотрудник, только что 
возвратившийся из Германии, привез выгодные предложения различного рода, 
которыми Вы, безусловно, заинтересуетесь. Мы были бы Вам весьма обязаны, если 
бы Вы нас посетили в ближайшие дни. 

В ожидании Вашего посещения остаемся с германским приветом. Хайль Гитлер! 

(П о д п и с ь)". 

Кертнер сделал управляющему комплимент: готов учиться у норвежского филиала 
деловой оперативности! Он обязательно разошлет такое же письмо своим наиболее 
солидным покупателям. 

Пароход в Кенигсберг отправлялся лишь завтра вечером, и таким образом у 
Кертнера оказался свободный день. Он с чувством облегчения мог посвятить его 
прогулке по Осло. Он правильно решил трудную задачу с норвежскими кронами и 
рейхсмарками, потерявшими в весе. 

Не торопясь шел он по Драмменсвейен, и ему нравилось, что каждая из поперечных 
улиц одета в неповторимый зеленый наряд. Он пересек улицы, сплошь обсаженные то 
елями, то березами, то каштанами, то соснами, то липами. Он слышал, что в Осло 
отлично вызревают яблоки, груши и помидоры. "Вот что значит Гольфстрим! Осло на 
одной параллели с нашим Ленинградом, ничуть не южнее". 

У Национального театра, где стоит памятник Ибсену, он спустился в метрополитен. 
Снаружи к вагонам метро приделаны зажимы для лыж, в это время года ненужные. 

В Осло всего несколько подземных станций, а затем поезд вынырнул из тоннеля и 
через десяток километров вскарабкался на макушку горы Холменколлен. Там высится 
трамплин для прыжков на лыжах, пользующийся мировой известностью. Но весенним 
днем здесь было пустынно, скучно, и тем же метропоездом Кертнер вернулся в 
город. Сошел на площади Валькирий, его отель по соседству. 

Вскоре появился агент из бюро путешествий, они сели на извозчика, который 
церемонно приподнял свой цилиндр, и поехали в порт. В Кенигсберг, в штормовое 
море, уходил пароход той же компании "Нептун". 

Встреча в восточно-прусской конторе фирмы, завтрак в кабинете управляющего, 
поездка на верфь в заливе Фриш-хаф, техническая дискуссия вперемежку с 
воинственными речами. 

Здесь, в столице Восточной Пруссии, настроены еще агрессивнее, чем в Берлине. 
Все задыхаются без жизненного пространства, у всех на языке это самое 
"лебенсраум", все жаждут реванша и одобряют вступление вермахта в 
демилитаризованную рейнскую зону. В Кенигсберге находится "Институт по изучению 
России". "Вот бы посидеть там на инструктивных беседах", мелькнула шальная 
мысль. 

Все главные улицы, площади, учебные заведения названы именами военных. 
Памятники только военным, исключение составляют Шиллер и Кант. Этьен смотрел на 
бронзового Шиллера, и казалось - поэту неловко стоять в штатной одежде и в 
штатской, на вытяжку, позе в компании вымуштрованных соседей в городе, где 
дансинги, казино и публичные дома - отдельно для офицеров и для солдат. В 
пивны