ать. Одна
из улиц вела в нужном направлении, и я весело зашагал по ней, предвкушая
встречу с одноклассницами. На окраине я подошел к последнему дому и
забарабанил в дверь. В это тревожное время, да еще к ночи никому не
открывали и не подавали признаков жизни. Но в конце концов, убедившись, что
я не уйду, старческий голос произнес:
   - Что надо?
   - Где дорога на Ессентуки? - спросил я.
   - Да вот по этой дороге и иди.
   Я зашагал дальше. Через пару километров наткнулся на стаю шакалов,
грызших валявшуюся на дороге дохлую лошадь. До них оставалось метров десять,
а они все еще не разбегались.
   - До чего обнаглели, - подумал я и, передвинув автомат из-за спины на
бедро, дал по ним очередь. - Сколько их развелось! Впрочем, немудрено -
пищи-то навалом. Табуны лошадей лежат вдоль дорог со вздувшимися животами.
Жалко их. Очень уж они не приспособлены к современной войне. Не могут
спрятаться ни в окоп, ни в подвал, ни залечь. А над землей летят пули,
осколки, снаряды.
   Недавно рядом с нами стояла батарея на конной тяге. Так там породистому
красавцу-тяжеловозу, которым мы все любовались, когда по вечерам его водили
на водопой, во время бомбежки осколком срезало половину морды. Глаза были на
месте и смотрели на нас, а вместо передней части - носа и рта, белели кости.
Конюх, пожилой солдат, со слезами на глазах вел его за станицу, чтобы
пристрелить. И хотя мы привыкли к смерти, лошадь почему-то стало жалко.
   Топаю дальше. Вот и Ессентукский английский парк, переезд через пути.
Вхожу в городской парк, где еще полгода назад гуляли с друзьями, слушали
концерты на открытой эстраде, танцевали на танцплощадке. Совсем немного, и я
постучу в родную дверь. Вот удивится тетя. Предвкушая радостную встречу,
запел. Почему-то привязалась джазовая песенка:
   Моя красавица мне очень нравится
   Походкой легкою, как у слона,
   Немножко длинный нос, макушка без волос,
   Но все-таки она милее всех.
   - Товарищ боец! - раздалось вдруг в ночной тишине. - Ваши документы!
   Ко мне подошел патруль. Солдаты были какие-то чистенькие, гладенькие.
Видимо, еще не воевали. Веселым голосом объясняю, что я боец взвода разведки
1-го батальона 7-й бригады 10-го гвардейского авиадесантного корпуса, что я
иду к своей тетке, которая живет здесь, за углом, и что к утру должен
вернуться к себе в часть.
   - Давай увольнительную, - говорит старший.
   - Да что вы, ребята!? Какая увольнительная? Штаб бригады был далеко, и
комбат разрешил мне сходить без нее.
   - Ничего не знаю. Предъявляй увольнительную.
   Довольно долго мы так препирались.
   - Идем в комендатуру. Там разберемся.
   Понимая, что выхода нет, иду с ними.
   Комендатура помещается в здании городской поликлиники. Дежурный офицер,
одетый почему-то в морскую форму, сидит в кабинете заведующего.
   - Задержали дезертира, - докладывает один из патрульных.
   Я в который раз рассказываю, как было дело. Офицера клонит в сон, и он
в полуха слушает мои объяснения.
   - Заберите оружие, отведите к остальным. Утром разберемся.
   Патрульные, стоявшие у дверей, идут ко мне. Тут я теряю самообладание,
и все дальнейшее происходит, как во сне. Я отскакиваю в угол, привычным
движением  перевожу  автомат на бедро, взвожу затвор и направляю на
патрульных. Сам не знаю почему, говорю выспренную фразу:
   - Гвардейцы оружия не сдают. Буду стрелять.
   Патрульные в недоумении замерли. Установилась напряженная тишина. Рука
офицера потянулась к кобуре. Я перевел автомат на него. Тут он оказался на
высоте. Неожиданно спокойным голосом он произнес:
   - Ладно, отведите его, как есть.
   В зале стояло, сидело, лежало человек тридцать безоружных солдат
опустившегося вида. Некоторые были пьяны. Я нашел свободное место и улегся.
Мрачные мысли бродили в голове. Вместо того, чтобы гулять по городу,
красоваться перед одноклассницами, я сижу в каталажке. Завтра меня скорее
всего отправят в штрафбат, я расстанусь с родным батальоном, с товарищами.
Наконец дала знать о себе усталость, и я заснул.
   Утром новые, сменившиеся караульные вывели нас во двор оправиться.
Потом арестованные стали возвращаться в здание. Я стоял в дальнем конце
двора и игнорировал происходящее, как будто оно не имело ко мне отношения.
Караульный пропускал мимо себя одного задержанного за другим, и, когда
прошел последний, вопросительно посмотрел на меня. Я продолжал стоять в
полоборота к нему, ненавязчиво демонстрируя свой автомат. Внутри у меня все
дрожало, я боялся встретиться с ним взглядом, опасаясь выдать себя. Какое-то
время он еще смотрел на меня, потом повернулся и пошел догонять ушедших.
   Помещение поликлиники мне хорошо знакомо. Здесь год назад мне делали
двадцать четыре укола в живот после укуса собаки. Погуляв еще немного по
двору, я уверенной походкой поднялся на крыльцо и через боковой служебный
вход вышел на улицу.
   Как на крыльях, я понесся от этого здания.
   - Товарищ боец! - раздался вдруг над ухом грозный голос.
   Душа ушла в пятки. Неужели кто-то обнаружил мое бегство? Пов