ть политических приоритетов Рихарда – он выбрал левую сторону 
политического спектра. Скорее всего, в будущем из него получился бы образцовый 
политолог, социолог или что-нибудь в этом роде и не менее образцовый 
социал-демократ. Но жизнь распорядилась по-иному.

Последнее каникулярное лето они с друзьями решили провести в Швеции. 
Возвращались домой в конце июля. Странные дела творились в Германии: в порту 
скопилось огромное количество военных кораблей, поезда были переполнены, так 
что ребята едва сумели добраться до Берлина. Ехали почти исключительно военные, 
для штатских места в вагонах почти не оставалось, станционные пути были забиты 
воинскими эшелонами. 1 августа началась война.

Немецких мальчиков всегда воспитывали патриотами. И, когда с началом войны 
страну охватило патриотическое безумие, его первой жертвой стала молодежь. 
Мальчишки-старшеклассники толпами записывались в армию. Юный романтик Рихард, 
которому давно надоело училище, да и вообще вся эта скучная буржуазная жизнь, 
тут же отправился на пункт призыва, даже не сообщив о своем решении матери.

Судьбе этого поколения немецких школьников посвятил свое творчество Ремарк, 
специально придумавший для мальчиков, прямо со школьной скамьи брошенных в 
мясорубку войны, термин – «потерянное поколение». Война с такой силой вломилась 
в жизнь этих детей, еще ничего не успевших узнать, что те, кто уцелел, потом с 
огромным трудом приспосабливались к мирной жизни, в которой не имели корней. 
Многие так и не смогли к ней привыкнуть – и одним из таких был Рихард Зорге. Но 
все это будет потом. А пока он проходил подготовку в запасном батальоне 91-го 
пехотного полка, где вчерашних школьников быстро избавили от романтических 
настроений.



«У нас не было твердых планов на будущее, лишь у очень немногих мысли о карьере 
и призвании приняли уже настолько определенную форму, чтобы играть какую-то 
практическую роль в их жизни; зато у нас было множество неясных идеалов, под 
влиянием которых и жизнь, и даже война представлялись нам в идеализированном, 
почти романтическом свете.

В течение десяти недель мы проходили военное обучение, и за это время нас 
успели перевоспитать более основательно, чем за десять школьных лет. Нам 
внушали, что начищенная пуговица важнее, чем целых четыре тома Шопенгауэра. Мы 
убедились – сначала с удивлением, затем с горечью, а потом с равнодушием, – в 
том, что здесь все решает, как видно, не разум, а сапожная щетка, не мысль, а 
заведенный некогда распорядок, несвобода, а муштра. Мы стали солдатами по 
доброй воле, из энтузиазма; но здесь делалось все, чтобы выбить из нас это 
чувство… Козырять, стоять навытяжку, заниматься шагистикой, брать на караул, 
вертеться направо и налево, щелкать каблуками, терпеть брань и тысячи придирок 
– мы мыслили себе нашу задачу совсем иначе…

Мы испытали на себе, пожалуй, все возможные виды казарменной муштры, и нередко 
нам хотелось выть от ярости… Номы бы сочли себя достойными осмеяния, если бы 
сдались. Мы стали черствыми, недоверчивыми, безжалостными, мстительными, 
грубыми – и хорошо, что стали такими. Именно этих качеств нам и не хватало. 
Если бы нас послали в окопы, не дав нам пройти эту закалку, большинство из нас, 
наверно, сошло бы с ума. А так мы оказались подготовленными к тому, что нас 
ожидало».[1 - Ремарк Э. М. На Западном фронте без перемен.]


Можно себе представить, каково в этой обстановке пришлось Рихарду – с его-то 
характером! Впрочем, уже через несколько месяцев они мечтали о казарме как о 
чем-то далеком и недостижимом. После шести недель подготовки – что, 
спрашивается, можно успеть за шесть недель! – их отправили на войну, на тот 
самый Западный фронт, который «без перемен». Там те, кто не погиб в первые дни, 
навсегда излечились от романтики. В ноябре 1914 года четыре резервных корпуса 
4-й армии – как раз таких вот наспех обученных солдат, вчерашних школьников, 
перемешанных с рабочими, крестьянами, безработными, которые были старше, но 
ничуть не опытнее в военных делах, под командой давно забывших службу 
офицеров-резервистов бросили в прорыв во Фландрии, цепями под пулеметы, на 
верную смерть. Позднее, года через два-три, статистика боев, по оценке Ремарка, 
была такая: на одного бывалого солдата гибло пять-десять новобранцев. Но в 1914 
году на этой войне не существовало опытных бойцов – это была первая такая война 
в истории Европы. Ранее приобретенные знания никому помочь не могли – слишком 
много технических и тактических новинок было опробовано на этой войне.



«Среди ночи мы просыпаемся. Земля гудит. Над нами тяжелая завеса огня. Мы 
жмемся по углам. По звуку можно различить снаряды всех калибров… Каждый ощущает 
всем свои телом, как тяжелые снаряды сносят бруствер окопа, как они вскапывают 
откос блиндажа и крошат лежащие сверху бетонные глыбы. Порой мы различаем удар 
более глухой, более сокрушительный, чем обычно, удар, словно разъяренный хищник 
бешено вонзает когти в свою жертву. Это прямое попадание в окоп…

Наступило утро. Теперь к огню артиллерии прибавились разрывы мин. Нет ничего 
ужаснее, чем э