читанные минуты, но они показались Льву Плахову вечностью. Он 
назвал задержавшим свое имя, но по-прежнему не сообщал, где он работает. 
      Станислав извлек из объемистого кожаного бумажника удостоверение и 
показал его Климову. На удостоверении только фотография Плахова и какой-то шифр.
 Но Климов хорошо знал, что такие удостоверения выдают тем, кто служит в 
Ясеневе. Увидев свое удостоверение личности в руках у Климова, Плахов больше не 
скрывал места работы и сообщил, что он сотрудник управления внешней 
контрразведки Первого Главного управления, подполковник. 
      После этого Плахов заявил, что он уже все объяснил и больше ничего не 
скажет. Затем стал изображать негодование по поводу незаконного задержания. 
      Удостоверение сотрудника ПГУ и слова Плахова заставили Климова внутренне 
содрогнуться. Он, которому довелось испытать в жизни немало неожиданных 
поворотов, был неприятно поражен и в первый момент почти не скрывал этого. 
Однако к нему быстро вернулись спокойствие и самообладание. Секундного раздумья 
было вполне достаточно для того, чтобы оценить остроту ситуации, тот урон, 
который нанесен проникновением "крота" ЦРУ в Комитет государственной 
безопасности. 
      - Не спускайте с него глаз, - приказал Климов контрразведчикам и, 
обращаясь к водителю, добавил: - Поехали в Лефортово*. 
      Автобус тронулся с места и быстро набрал скорость. 
      "Странная все-таки штука - логика и диалектика борьбы, - размышлял 
Алексей Климов, изредка поглядывая на задержанного, - вкладываешь в нее все 
силы, всю энергию, всю ненависть души. Но поверженный противник вызывает лишь 
презрение и отвращение. И отношение к нему - не слепая ненависть, не чувство 
мести". 
      Всю неблизкую дорогу до Лефортово Плахов подавленно молчал, словно 
набираясь сил для новой схватки с теми, кто будет заниматься трудным 
расследованием его страшного и горького преступления. Пока окончательно не 
потерпит поражения и не признает себя побежденным. 
      "Это - конец, - думал Плахов, - это возмездие за мои прегрешения". Из 
глубины памяти выплыли строки из песни Владимира Высоцкого, которые 
сопровождали его отъезд из Бангкока. Те, что запомнились ему роковой 
обреченностью и показались уже тогда пророческими: "Сгину я, меня пушинкой 
ураган сметет с ладони" - пел тогда своим узнаваемым хрипловатым голосом 
Высоцкий. "Вот и случилось - смело ураганом!" 
      Он представил наполненные слезами и ужасом огромные глаза жены и дочери. 
Поверят ли они, безмерно любящие его люди, тому, что услышат очень скоро. Он-то 
знает, как обстоит дело, но будет сопротивляться неумолимой судьбе. Сколько 
времени он сможет продержаться? 
      И снова оцепенение. И тошнотворный страх. И ожидание неизбежного конца. 
      Глава девятая 
      Выговор 
      от директора Лэнгли 
      Печальный некролог 
      В кабинете начальника Советского отдела Оперативного Директората ЦРУ в 
Лэнгли двое мужчин - хозяин кабинета Джеймс Вулрич и Питер Николс, его 
заместитель. После крайне неприятной информации Джона Каллохена из ФБР и столь 
же невеселого разговора с шефом ЦРУ Лэнгли Вулрич пригласил Николса срочно 
зайти к себе. 
      "Везунчик" уже несколько минут стоял почти у самых дверей кабинета своего 
начальника. В руках он держал рюмку с коньяком, предложенную любезным хозяином. 
Веселая улыбка на его лице постепенно уступала место напряженному ожиданию. При 
взгляде на сумрачный вид шефа оно стало переходить в неприятное предчувствие. А 
Джеймс Вулрич молчал, медленно вышагивая по кабинету. Руководитель Советского 
отдела долго не решался нарушить тягостную тишину, собираясь с мыслями... 
      Начало этой тревожной и драматической сцены в кабинете Джеймса Вулрича на 
пятом этаже здания штаб-квартиры ЦРУ, которое впрямую затрагивает любимое 
детище Питера Николса - "Пилигрима", читателю уже знакомо. 
      Наконец, встревоженный необычной обстановкой и долгим молчанием своего 
шефа, крестный отец "Пилигрима", бывший резидент ЦРУ в Бангкоке сам начал 
разговор. 
      - Что-нибудь случилось, сэр? Может быть, послать телеграмму в московскую 
резидентуру и напомнить им о "Пилигриме"? 
      - В этом нет необходимости, Питер. Русские только что арестовали 
"Пилигрима". Я пока не знаю деталей, но сам факт ареста не вызывает сомнений. 
      Николс уронил рюмку на пол, она разбилась, осколки стекла разлетелись по 
кабинету. 
      Джеймс Вулрич взял себя в руки. Он уже не одинок в постигшей беде. В 
присутствии своего заместителя он ощущал чувство ответственности. Нельзя 
допускать, чтобы другие, пусть они и принадлежат к ближайшему окружению, видели 
его минутную слабость. 
      - Я только что звонил директору. Он советует всем нам сохранять 
самообладание и работоспособность. Директор не меньше нас с вами переживает 
потерю этого ценного агента. В конце концов, у каждого агента свой срок. Работа 
в разведке всегда связана с риском. Мы должны избегать того, чтобы риск был 
ненужным. К сожалению, мы не всегда можем избежать неудачи. Считайте, что нам 
не повезло. Впрочем, Питер, у вас есть чем заняться, чтобы компенсировать эту 
потерю. Не так ли? 
      Джеймс Вулрич умышленно утаил от своего заместителя кое-что из того, что 
своим шепелявым голосом наговорил ему директор ЦРУ, взбешенный провалом 
"Пилигрима". Зачем лишний раз расстраивать и без того огорошенного неудачей 
человека? 
      Не рассказал Вулрич и о недовольстве шефа тем, что "Пилигрим" попал к 
русским целым и невредимым. Ведь у агента была возможность уйти из жизни, как 
это сделал, например, не так давно наш человек из русского министерства 
иностранных дел!* Зачем же начальник Советского отдела так настаивал на 
снабжении "Пилигрима" ампулой с ядом! Агент не сумел или не успел им 
воспользоваться? - "Плохо работаете. Нельзя было допускать, чтобы его захватили