е годы. Что касается Кейси, то в команде Рейгана, 
собранной из "ястребов", он, пожалуй, - суперястреб. В противоборстве с 
Советским Союзом Рональд Рейган дал полную свободу действий своему выдвиженцу - 
он уверен в его патологической ненависти к нашей стране и бульдожьей хватке. 
Как говорят сами американцы, "с ЦРУ сняли намордник и спустили с цепи". 
      Сергей Александрович Краснов не любил длинных речей, но это эмоциональное 
выступление показалось ему уместным. 
      ...В воскресенье Арнольд Бронсон вышел из дома позднее обычного. Он явно 
был чем-то встревожен и выглядел для зоркого наблюдателя как человек, 
потерявший важную для себя вещь. Вот он направился к своей машине, поминутно 
осматриваясь по сторонам, словно высматривая что-то по дороге. У машины он 
останавливается, разглядывая внимательно место стоянки, даже бросая взгляд под 
днище автомашины. Затем открыл дверцу со стороны водителя и посмотрел внутрь. 
Его встревоженный взор скользнул по салону. И вдруг он заметил на полу у 
сиденья свой фотоаппарат. Лицо американца расплылось в счастливой улыбке, он 
уже не скрывал восторга. И быстро положил найденный "Минокс" во внутренний 
карман пиджака. 
      Воскресный день выдался солнечным и ясным. Под стать значительно 
улучшившемуся настроению разведчика "главного прикрытия". Понятно, что оно и не 
могло теперь быть иным. 
      Арнольд Бронсон в это воскресенье просто отдыхал. Он был свободен от 
дальних странствий по городу, способных утомить менее энергичных людей, не 
подчиненных идее. И на улицу Чайковского ему идти не требовалось. Блуждание по 
зданию посольства в выходной день - это лишняя расконспирация для таких, как 
Бронсон. Можно немного расслабиться и подготовиться к предстоящим баталиям. 
Можно заняться самим собой. Ну, а потом снова устремиться за синей птицей удачи.
 В Москве поймать ее очень нелегко, нужно очень постараться. 
      Но старается и соперник, стремясь не уступать сильному, такому 
самоуверенному противнику. В контрразведке на улице Дзержинского знают: с ним 
можно сражаться и можно побеждать. Можно заставить его ошибаться. Или незаметно 
воспользоваться допущенной им ошибкой. Как в этот раз. 
      Разведку и контрразведку, конечно же, невозможно ставить в одинаковое 
положение. На стороне разведки - всегда фактор внезапности. Внезапности для тех,
 кто держит оборону. Разведка сама определяет, каким оружием будет действовать, 
кто будет им владеть и в какое время нанесет разящий удар. Московская 
резидентура Центрального разведывательного управления умеет пользоваться этими 
преимуществами. У контрразведки нет таких выгод - у нее сто дорог, которыми 
можно идти. В отличие от охотника, у которого она всегда только одна. Она - 
обороняющаяся сторона и вынуждена иметь дело со многими неизвестными. Но ее 
преимущество в том, что она у себя дома, а дома, как известно, и "стены 
помогают". 
      И все же усилия разведки и контрразведки часто идут рядом и в одном 
направлении. Вот и на этот раз - они встретятся в одной точке. На улице 
Академика Павлова. 
      Великое дело - удача! Она не часто посещает тех, кто ее добивается. Но и 
не отворачивается от тех, кто умеет идти ей навстречу. 
      Глава шестая 
      "Пилигрим" в Москве 
      "Ярослав Мудрый" 
      направляется в Одессу 
      В июне 1986 года Лев Михайлович Плахов возвращался на Родину из 
долгосрочной заграничной командировки. Возвращался в одноместной каюте первого 
класса суперсовременного теплохода. В Одессе, куда после почти двухнедельного 
"хождения" по двум океанам прибывал теплоход "Ярослав Мудрый", его ожидала жена,
 приехавшая из Москвы встретить мужа. У него был громоздкий багаж, аккуратно 
упакованный в тяжелые ящики в далеком Бангкоке. Дочь-старшеклассница, 
обремененная школьными экзаменами, осталась дома в Москве с бабушкой. 
      Еще через сутки - они показались Плахову томительной вечностью 
комфортабельный поезд-экспресс доставил его в столицу. Здесь начиналась его 
заокеанская эпопея. Здесь, в кругу восторженно встретившей его семьи, среди 
радушных друзей, среди коллег-сослуживцев ему предстояло нести свой страшный 
крест. 
      Долгое путешествие по морям и океанам не принесло Плахову успокоения. И 
вовсе не потому, что пришлось страдать от морской качки или переживать 
ненастную погоду. Она была лояльной к пассажирам теплохода. Море оставалось 
спокойным, солнце - по-тропически горячим и ярким, воздух - влажным. 
      Плахов почти не выходил из каюты. Он беспрерывно думал о злых и жестоких 
превратностях судьбы, так круто повернувших теперь всю его жизнь. В гнетущие 
раздумья врывался тяжелый хмельной сон, а потом следовало не менее тяжелое 
похмелье. 
      Плахов панически боялся. Страх разоблачения не давал покоя, мучил днем и 
преследовал кошмарными сновидениями по ночам. Не раз поздним вечером и глубокой 
ночью, когда теплоход плыл в Южно-Китайском море и Малаккском проливе, 
поднимался сильный муссонный ветер, и тогда Плахову, сумрачно взиравшему из 
окна каюты на сплошную стену дождя, приходили мысли покончить со всем этим 
кошмаром. Но утром ветер стихал, море успокаивалось, и к нему возвращалась 
неистребимая страсть к жизни. И жалость к себе. И надежда на то, что все может 
закончиться не так уж плохо, как ему казалось. Не хотелось думать о себе, как о 
слабовольном человеке, который оступился, потерял твердую опору под ногами. 
      Великая жалость к себе, к своей несчастной судьбе овладевала тогда Львом 
Михайловичем, и связь с ЦРУ казалась ему черной несправедливостью. Именно в 
такие минуты - он не хотел себе признаваться - и появлялось откуда-то из 
глубины желание подзаработать на подневольном сотрудничестве с американцами. 
      Предатель? - нет, так о себе Плахов не думал. Он не считал себя человеком 
с враждебной идеологией, с низкими моральными качествами,