оторой он отрабатывал разговорную речь на немецком языке. 
Встану утром рано, часов в пять, а его уже нет. Значит, сидит у дома в скверике 
и штудирует словарь…

Когда я… задал вопрос, зачем он столь глубоко изучает иностранный язык, для 
чего это ему нужно, он ответил: «Для современного культурного человека 
недостаточно знать только свою родную речь, только нравы и обычаи своего народа.
 Знать два языка – прожить две жизни».

С немецкими инженерами Кузнецов не только разговаривал о всякой всячине, он 
стремился перенять у них и их специальные знания, и опыт, приносил от них домой 
не одну беллетристику, но и технические книги.

Было бы ошибочным полагать, что напряженная работа на заводе, учеба, занятия 
языком, общественные поручения отразились на характере Кузнецова, сделали из 
него нелюдима-затворника. Вовсе нет. Кузнецов свердловской поры – завзятый 
театрал, не пропускает ни одной премьеры, ни одного концерта именитых 
гастролеров, организатор веселых пикников за городом и шумных товарищеских 
вечеринок; он по-прежнему увлекается лыжами и стрельбой, по-прежнему 
превосходно читает «Сказки об Италии» Горького, отрывки из «Анны Карениной».

Не одобряли многие, и родные, и друзья, знакомств Николая с иностранцами.

Старый знакомый по Кудымкару Андрей Кылосов прямо спросил как-то Кузнецова:[2 - 
Здесь и далее диалоги воспроизведены на основании рассказов Н. Кузнецова А.
 Лукину, документов и воспоминаний участников событий.]

– Зачем ты связываешься с иностранцами? Ты видишь, время неспокойное. Надо тебе 
порвать эту дружбу.

– Не волнуйся, Андрейко, – спокойно ответил Николай Иванович. – Я патриот, а к 
патриотам грязь не пристанет.

Прямой начальник Кузнецова тоже с тревогой спросил как-то его:

– Почему вы так часто встречаетесь со спецами? Они на удочку вас не зацепили? 
Смотрите, как бы плохо по кончилось!..

– Не волнуйтесь, – сказал в ответ Николай Иванович. – Я ж не зря ношу голову на 
плечах. Я лишь практикуюсь. Положение с Германией у нас не весьма приятное. 
Может, придется воевать с фашистами. Знание немецкого языка пригодится. Я не 
стар, и воевать мне придется.

Знания и способности Кузнецова были оценены в должной мере: Николай с 1938 года 
начинает выполнять особые задания по обеспечению государственной безопасности.




ГЛАВА 3


В старых газетных подшивках в номерах от 22 июня 1941 года – самая обычная, 
сугубо мирная информация о жизни страны. Газеты набирались и печатались ночью, 
в киоски поступили и были распроданы ранним утром, когда вся западная граница 
уже полыхала в огне, а на Киев, Минск, Севастополь упали первые бомбы. Москвичи 
о войне узнали по радио лишь в полдень из экстренного правительственного 
сообщения.

Николай Кузнецов переживал в эти черные минуты те же чувства, что и все 
советские люди: гнев и ненависть к вероломным захватчикам, посягнувшим на 
свободу и самое существование первого в мире социалистического государства.

Но удивлен он не был. Слишком хорошо он знал гитлеровскую Германию. Поэтому 
понимал, что война неизбежна. Страшная. Кровопролитная. Какой еще не было в 
истории. И знал, какое место должен занять он сам в строю бойцов с фашизмом.

Первая попытка Кузнецова попасть на фронт закончилась было успешно. Как 
спортсмена-парашютиста, владеющего стрелковым оружием, хорошего лыжника, да еще 
знающего немецкий язык, его зачислили в воздушно-десантные части. До фронта 
оставалось совсем немного – дождаться сформирования подразделения.

Прыгать с парашютом – и много – в ближайшем будущем Кузнецову довелось, но 
десантником он не стал и во вражеский тыл прыгнул лишь единожды и то более чем 
год спустя.

Распоряжение одного начальника, поспешившего зачислить Кузнецова в десантники, 
было беспрекословно отменено другим, более высоким и – главное – более 
дальновидным начальником, который рассудил, что человека с таким знанием 
немецкого языка использовать в обычном парашютнодесантном подразделении просто 
нецелесообразно.

В результате из списков личного состава парашютно-десантных войск