е менее все довольны - митинг получился торжественным, теплым и 
интересным. Сотни его участников пойдут по своим деревням и долгие месяцы, а то 
и годы будут рассказывать о министре, о после, о Советском Союзе. 
 Район Ларканы славен на всю старую Индию и за ее пределами утиной охотой. 
Здесь неподалеку даже есть город Шикарпур - охотничий город. Множество мелких 
озер, болот, поросших тростником, обильный корм неудержимо тянут водоплавающую 
птицу, и слетается ее сюда на зимовку видимо-невидимо. 
 Каждый охотник размещается на отдельном озерце. От первого же выстрела стая 
уток поднимается на крыло, но по дневной жаре далеко не летит, устремляясь к 
ближайшей воде. Там ее ждет другой охотник. От его выстрелов поднимается еще 
одна стая, и вся эта туча летит к третьему озеру, где ее тоже встречает гром 
выстрелов и свинец. Так и ходит птица по кругу над охотниками. 
 Синдхи любят музыку, и хозяева не преминули порадовать гостей концертом. 
Устроен под деревом помост, перед ним два ряда стульев и сколько угодно места 
на земле для всех желающих. В Синде никто тебя не осудит, если уважаемый 
человек развлекает своих друзей музыкой и ты присоединишься к слушателям. 
 Поют каввали - традиционные народные песни на религиозные темы. Простые стихи, 
простые сюжеты из жизни пророка Мохаммеда и первых правоверных, простая 
ритмичная мелодия. Играет певец на гитаре, аккомпанирует ему музыкант на флейте 
- мурли, да еще один отбивает такт на маленьком барабане - табле. Долго тянется 
песня, ритм ее постепенно убыстряется, певец, сидящий на помосте, раскачивается 
в такт музыке, глаза его закрыты, он не замечает слушателей. Какие 
замечательные, выразительные лица и у певца, и у аудитории! На лице поющего - 
страдание, даже вдруг слеза заблестела (он поет о внуке пророка, злодейски 
убитом под Кербелой), и слушатели горюют. Кавваль может довести слушателей до 
экстаза, до слез, до полного самозабвения. 
 Вечером поездка по родственникам министра, знакомство с захолустным помещичьим 
бытом. Мчат в сумерках машины по мягким дорогам, поднимают облака пыли, тонет в 
пыли угасающее солнце, бегут в сторону стада коз, теснятся к обочине повозки, 
одинокие всадники и путники. Из кирпичного дома высыпает навстречу орава 
суетящихся слуг - узнать их можно только по любезной повадке, никак не по 
одежде. Одеты все попросту, никакой формы, которой щеголяет прислуга в богатых 
домах Карачи и Лахора, все босиком - носить обувь в жилом помещении не принято. 

 Помещичий дом в Синде - это не только жилье, но и крепость в прямом смысле 
этого слова. Наружные стены без окон, двери тяжелые, обитые железными или 
медными полосами, массивные кованые петли - все выглядит вечным. Трудно 
представить себе такой дом новым, да едва ли кто-то из живущих ныне и упомнит, 
когда он строился. В незапамятные времена поселились в этих местах Бхутто, дом 
перестраивался, достраивался, расширялся. Такой дом - надежная защита от 
разбойничьих шаек, время от времени наводящих страх на округу, и от 
недругов-соседей и убежище на случай гражданских смут, столько раз потрясавших 
Синд. 
 На следующий день отправляемся в Мохенджодаро - город мертвых (третье 
тысячелетие до нашей эры). В середине двадцатых годов археологи неподалеку от 
Ларканы раскопали настолько старый город, что в памяти живущих не сохранилось 
даже смутного эха его существования. Написано о Мохенджодаро много, а известно 
мало. Кто были жители города, на каком языке говорили, что за злая участь их 
постигла - эпидемия ли, голод, завоеватели - все это темно, погребено в тех 
глубинах, проникнуть куда может только фантазия. 
 Прямые, ровные и широкие, мощенные кирпичом улицы, окаймленные строгими рядами 
домов, остатки общественных зданий - стертый временем контур большого города, 
где кипела жизнь. Знаменитая статуэтка танцовщицы - грациозная, гордая женская 
фигурка, в музее хранятся скульптурные изображения животных, резные печати с 
обрывками никому не известных письмен. 
 Грунтовые воды поднимаются, вытесняют наверх всеразъедающую соль, и в 
Мохенджодаро кирпичная кладка покрывается беловато-серым налетом, рыхлеет и 
разрушается. Древний город мало-помалу исчезает, на сей раз - окончательно. 
Интересно, что в древнем городе не найдено оружия. 
 Поездка по Синду, совершенно очевидно, не замышлялась министром как 
познавательная и развлекательная. Зульфикар Али был политиком, стержень его 
бытия составляло неукротимое стремление к власти. Для политика такого склада не 
существует дружбы, глубоких привязанностей, личных симпатий, увлечений, пожалуй,
 даже морали. Все искусно имитируется, если это надо для достижения главного - 
власти! 
 В уютной, безукоризненно чистой, щеголевато обставленной гостиной дома в 
Ларкане идут конфиденциальнейшие беседы. Советский посол слушает, кивает, 
соглашается, иногда спорит, но не выходит за ту невидимую дисциплинарную черту, 
чувство которой присуще каждому настоящему дипломату, в какой бы обстановке он 
ни оказался. 
 Министр же отчаянно смел и даже безрассуден в своих высказываниях. Лишь 
позднее стало ясно, что он согласовал свои действия с Айюб-ханом. И, тем не 
менее, Зульфикару Али даже в этих рамках было тесно. Уже в то время он видел 
себя не министром природных ресурсов (именно этот пост занимал он в январе 1961 
года) и не министром иностранных дел, которым он стал позднее, а главой 
пакистанского правительства и государства. 
 Зульфикар Али очень любил влиять на людей, размягчать их потоком умных слов, 
выискивать слабинку у собеседника и бить в одну точку, пока человек не 
становился воском в его руках. 
 Зульфикар Али обладал привлекательной, живой внешностью - высокий умный лоб, 
зачесанные назад, слегка вьющиеся волосы тогда еще лишь с редчайшими 
проблесками серебра, продолговатое, оливкового цвета лицо с крупным, пожалуй, 
немного длинноватым носом, выпуклыми, отч