ва, выдвигавшего молодежь, на него 
были большие виды. 31 октября 1961 года Александр Николаевич стал секретарем ЦК.
 На Лубянке его сменил еще один вчерашний комсомольский вождь Владимир Ефимович 
Семичастный. Ему вообще было всего тридцать семь лет, в ноябре 1961 года он 
стал самым молодым главой органов госбезопасности.
 Сахаровский при Шелепине и Семичастном чувствовал себя уверенно и держался 
самостоятельно. Оба председателя КГБ, пришедшие из комсомола, не были 
профессионалами и вполне доверяли опытному начальнику разведки.
 — Я когда пришел, — вспоминал Семичастный, — был совершенно слепой. Я им прямо 
сказал: без вас не смогу. Пришел начальник разведки Сахаровский на первый 
доклад, и мне надо принимать решения по нашей работе в Индии или Бангладеш, не 
помню сейчас. И не просто решать, а сказать, сколько дать денег — пять тысяч 
долларов или три тысячи. Без моего указания это не оформить. Вот я прямо 
спросил: «Твое мнение? Ты как считаешь?» Как он сказал, такое решение я и 
принял. Нелепо было бы действовать иначе.
 Дважды в день Сахаровский передавал Семичастному предназначенные для членов 
президиума ЦК сверхсекретные материалы разведки. Семичастный подписывал 
спецсообщения; их доставляли адресатам в запечатанных конвертах. Вскрывать и 
читать их не имели права даже помощники членов президиума.
 За разметкой спецсообщений строго следил аналитический отдел разведки. Он 
предлагал, кому и какую информацию послать, учитывал, кому она раньше 
посылалась, чтобы не получилось так, что члена президиума ЦК оповестили о 
начале каких-то событий, а уведомить об окончании забыли.
 Владимир Семичастный рассказывал:
 — Я очень часто выступал просто в роли пересыльного пункта: главный читатель 
был другой. Но я ставил свою подпись, поэтому должен был поправить, 
отредактировать, что-то попросить доработать. Когда ставишь подпись, отвечаешь. 
А информации шло море со всего мира. У нас же резидентуры повсюду. Все хотят 
показать, что работают. Иной раз из местной газеты статью перепишут и присылают.
 Аналитический отдел все это выбрасывает. От шифровки резидента одна строка 
остается, а две-три страницы в корзину.
 Мне, продолжал Семичастный, начальник разведки показывал: полюбуйтесь на 
работу некоторых резидентов. Аналитик, изучавший шифровку, пишет: это уже 
прошло в газетах две недели назад. А резидент составляет телеграмму, ее шифруют,
 потом занимают линию связи, здесь ее расшифровывают. Это же в копеечку 
влетает! А он информацию из газеты шлет, причем выбирает либо такое издание, 
что в Москве вовсе не получают, либо такое, что с большим опозданием приходит. 
А почему они газеты переписывали? Так спокойнее…
 Семичастный рассказывал, что об отправке ядерных боеголовок на Кубу он узнал 
от Сахаровского и лишь потому, что это уже стало известно американцам.
 — Разумеется, органы КГБ обеспечивали доставку на Кубу ракет и другого оружия. 
Но относительно ядерного оружия нас не поставили в известность… Я вызвал 
начальника контрразведки: «В чем дело?» И военная контрразведка через некоторое 
время мне доложила: да, действительно на Кубу отправлено ядерное оружие.
 — Значит, Хрущев не поставил в известность даже председателя КГБ?
 — Я ведь к тому времени всего год был председателем, — ответил Семичастный, — 
в состав президиума ЦК не входил. Вообще был всего лишь кандидатом в члены ЦК. 
Меня еще комсомольцем считали. Да и не все члены президиума ЦК об этом знали.
 — Но разве не было принято в таких случаях запросить мнение разведки о 
возможной реакции Соединенных Штатов, прогноз развития событий?
 — Так это Хрущев должен был мне раскрыть свой замысел. А это означало, что и 
определенная часть моего аппарата все узнает. Я же должен перед разведкой 
вопрос поставить: как американцы отнесутся? А если мой аппарат знает, в МИД 
узнают, тут возможна утечка информации. Американцы были бы заранее в курсе дела,
 а этого он и хотел избежать. К тому же Хрущев такой человек был, что он не 
только американцев, но и нас хотел удивить: вот он какой выдающийся политик, 
все может сам!
 Считается, что Хрущев плохо относился к органам госбезопасности. Это не совсем 
так.
 В 1964 году Хрущев приехал с визитом в Норвегию.
 Утром, как положено, ему докладывала обстановку резидентура внешней разведки. 
Докладывать должен был сам резидент, но он перепоручил это своему заместителю 
по политической разведке Виктору Федоровичу Грушко как более опытному 
специалисту.
 Руководители охраны предупредили, что первый доклад — во время завтрака. 
Грушко через много лет рассказал в мемуарах, как он приехал в резиденцию, где 
поселили высокого гостя. Начальник управления правительственной охраны 
полковник Владимир Яковлевич Чекалов проводил Грушко к Хрущеву.
 Первый секретарь ЦК и глава правительства завтракал в одиночестве.
 — Вот сижу и поджидаю тебя, — дружелюбно сказал Никита Сергеевич.
 Сотрудники КГБ исходили из того, что норвежцы оборудовали резиденцию техникой 
прослушивания и скрытого фотографирования, поэтому вслух обсуждать секретные 
вопросы нельзя. Доклад был представлен в письменном виде.
 — Садись, позавтракай, — предложил Хрущев. Грушко вежливо отказался.
 — Съешь хотя бы яйцо, — настаивал Хрущев.
 Грушко, во-первых, уже позавтракал, во-вторых, в присутствии хозяина страны 
ему в любом случае было не до еды. Но Хрущев все-таки настоял на своем:
 — Тридцать лет меня уговаривали не есть яйца из-за холестерина, а теперь 
специалисты говорят, что яйца не опасны. Я их ем с удовольствием и тебе советую.

 Грушко пришлось проглотить яйцо.
 Он поставил перед Никитой Сергееви