ось, знает всех и вся. Если со своими соотечественниками 
Викентий Павлович сходился иногда довольно туго, то с египтянами и с арабами 
вообще у него мгновенно устанавливался контакт, возникала взаимная симпатия. 
Нам, начинающим, очень импонировали его напористость, бесстрашие и 
изобретательность в разведывательных делах. Мы переняли у него много полезного 
и всегда завидовали его блестящему знанию арабского и французского языков, а 
также необыкновенной быстроте и легкости при составлении информационных 
телеграмм. Сколько же он написал их за свою оперативную жизнь четким и красивым 
почерком! О знании им обстановки, о его тонком политическом чутье, даре 
предвидеть события свидетельствует хотя бы то, что, услышав сообщение о 
национализации Суэцкого канала, Викентий Павлович сразу сказал обеспокоенным и 
не допускающим возражений тоном: «Будет война!» И мы стали готовиться к войне. 
В 1962 году нам с В.П.Соболевым удалось вместе проработать несколько месяцев в 
Тунисе, где главной задачей было оказание помощи алжирской революции.
    Проведя много лет в разных арабских странах, Викентий Павлович стал 
заместителем начальника разведки по району Ближнего Востока и Африке, и когда 
ему присвоили звание генерал-майора, мы шутили: «Викентий Павлович, вы 
единственный в мире генерал-майор со знанием арабского языка, не считая самих 
арабов!» После работы в Нью-Йорке со здоровьем у Викентия Павловича начались 
проблемы, и он рано, где-то сразу после своего пятидесятилетия, ушел, к нашему 
большому сожалению, на пенсию.
13
    Яков Прокофьевич Медяник, в отличие от В.П.Соболева, поставил своеобразный 
рекорд. Свое семидесятилетие он отпраздновал на посту заместителя начальника 
разведки, а на пенсию ушел не потому, что состарился, а лишь потому, что о его 
возрасте все время напоминал календарь. Человек живого ума, чрезвычайно 
общительный и испытывавший постоянную тягу к людям, он всегда был переполнен 
разнообразными идеями и предложениями, направленными на совершенствование нашей 
работы. От долгой службы сначала в пограничных войсках, а затем в разведке в 
его памяти сохранилась масса воспоминаний об интересных людях, событиях, 
ситуациях. Если бы он решился на написание мемуаров, это было бы увлекательное 
чтение.
    В момент моего знакомства с Яковом Прокофьевичем в 1953 году он вторично 
собирался на работу в Израиль, на этот раз в качестве резидента. В те годы в 
Израиле самыми распространенными языками были русский и украинский, и у нашего 
выходца из-под Полтавы не было никаких языковых проблем. Дела у него там шли 
хорошо, а начало деятельности было ознаменовано любопытным фактом. По прибытии 
в Тель-Авив передовой группы посольства в 1954 году (после восстановления 
дипотношений) все израильские газеты вышли с броскими заголовками примерно 
следующего содержания: «Приезд в Израиль господ Медяника и Симеошкина—лучший 
праздник в жизни еврейского народа ». Нечего и говорить, что, когда до нас 
доходили сообщения ТАСС, мы зачитывались этими строками.
    В характере начальников всех рангов редко гармонично уживаются деловая 
хватка, доброта и любовь к людям, а в Медянике все это сочеталось самым 
естественным образом. Поэтому ему без колебаний вверялись судьбы людей и 
руководство большими коллективами. После возвращения из Израиля и работы в 
Центре Яков Прокофьевич возглавлял резидентуру в Афганистане (во времена 
королевского режима), потом — ближневосточный отдел ПГУ, а затем был резидентом 
в Индии, после чего много лет занимал должность заместителя начальника разведки 
по району Ближнего Востока и Африке.
    Медянику всегда удавалось договориться с самым трудным собеседником, и 
отказать ему в его просьбе было не-
14
возможно. Начинал он обычно так: «Я ведь хохол, значит, человек хитрый и все 
равно вас обману». И он действительно в одном месте заполучал нужного ему 
работника, в другом — средства на финансирование какого-либо мероприятия и тому 
подобное. Любил он застолье, такое, чтобы можно было попеть и повеселиться от 
души, поэтому, очевидно, и сохранил до преклонных лет светлый ум, интерес к 
жизни и удивительное обаяние.
    Иван Иванович Зайцев, фронтовик, боевой офицер, после войны продолжал 
службу в армии, а затем был направлен в разведку и долго не мог привыкнуть к 
новым порядкам. Был он в то время ростом и телосложением, оканьем и пышными 
усами похож на молодого Горького. Любил и ценил шутку и в любой момент был 
готов отреагировать на острое словцо или соленый анекдот. Однажды по ходу дела 
я рассказывал ему что-то забавное, и он громко расхохотался, позабыв, что сидит 
в президиуме, в большом конференц-зале, на важном совещании.
    Ивану Ивановичу пришлось работать в разных районах мира, но основные свои 
силы и опыт он отдал разведывательной работе в ФРГ. Там он сформировался как 
руководитель и, возвратившись из Бонна, стал начальником Краснознаменного 
института имени Ю.В.Андропова. Более удачную кандидатуру на эту должность 
трудно было подобрать: доброжелательность, терпение, знание людей, богатый 
личный опыт разведывательной работы, добрая ирония — все это давало Ивану 
Ивановичу право быть воспитателем и самих воспитателей, и многочисленных 
слушателей. Любой, кто окончил наш институт в период пребывания И.И.Зайцева его 
начальником, обращаясь к годам своей учебы, в первую очередь вспомнит, конечно, 
Ивана Ивановича, его мудрые советы и душевную щедрость. Работал он, можно 
сказать, до последнего дыхания и, несмотря на тяжелую болезнь, был преисполнен 
оптимизма и планов на будущее.
    Павел Ефремович Недосекин был постарше остальных, но долгое время глядел 
орлом, и угадать, сколько ему лет, было трудно — никто не давал ему его 
истинного возраста. А биография у него была самая что ни на есть героическая. 
Один собеседник как-то спросил меня: «Неужели это тот
15
с