и от другой было в ней что-то: от знаменитой авантюристки, 
шпионки и киногероини, и от дочери русского генерала с ее притягательной силой, 
привлекшей к ней Ницше, Рильке и Фрейда. Но я не оцениваю, не сужу Муру, не 
навязываю читателю свое мнение о ней и не выношу ей приговора. Я стараюсь 
сказать о ней все то, что мне известно. Кругом не осталось людей, знавших ее до 
1940 года, или даже до 1950-го. Последние 10 лет я ждала – не будет ли 
что-нибудь сказано о ней. Но люди, ее современники, знавшие ее до второй войны, 
постепенно исчезали один за другим. Оставались те, которые знали о ней только 
то, что она сама о себе им говорила. Кое-кто еще помнил ее, писал о ней или 
говорил мне о ней, но почти всегда это были одни и те же анекдоты о ее 
старости: она была очень толста, очень болтлива, когда выпивала, немножко 
сводничала, много сплетничала и подчас напоминала старого клоуна  [1] 
  Я  три года прожила с ней под одной крышей и сохранила о ней свои записки (не 
дневник, но календарные записи и записи некоторых разговоров с ней); отношения 
у нас были добрые, но не близкие и лишенные эмоциональной окраски. В то далекое 
время она, по многим причинам, которые будут ясны из текста, гораздо больше 
ценила дружбу В. Ф. Ходасевича, чем мою (я была на девять лет моложе ее).
 Здесь все факты, которые я старалась спасти от забвения. Источники мои – это 
документы и книги от 1900 до 1975 г. Они помогли мне раскрыть тайну ее предков, 
подробности ее личной жизни, имена ее друзей и врагов, цепь событий, с которыми 
она была иногда тесно, иногда косвенно связана. Мужчины и женщины, рожденные 
между 1890 и 1900 годами, все были захвачены этими событиями экзистенциально и 
часто – трагически. Обстановка и эпоха – два главных героя моей книги. Два 
замужества М. И. Б., которые в ее судьбе не сыграли особой роли, были 
исковерканы и даже прерваны российской катастрофой. Мура принадлежала стране, 
эпохе, классу, и в этом классе каждый второй был истреблен. Мура боролась, шла 
на компромиссы и выжила.
 В 1938, в 1958, в 1978 годах я знала, что напишу о ней книгу. Ее жизнь должна 
была быть закреплена во времени – ее молодость, ее борьба и то, как она уцелела.
 Свидетелей этой жизни, видимо, не осталось. Кое-где в Англии ее имя несколько 
раз упоминалось в мемуарах, дневниках и переписке, а также в ее некрологе в 
лондонской «Таймс». Все, что писалось, писалось с ее слов. Когда я стала 
проверять ее рассказы., я увидела, что она всю жизнь лгала о себе. «В мое 
время» никто не сомневался в правдивости ее слов. Но мы все были ею обмануты.
 Она прожила с М. Горьким двенадцать лет, но в советском литературоведении 
данных о ней нет: в трех-четырех случаях, когда ее имя попадается в тексте, 
подстрочное примечание поясняет, что М. И. Будберг (титул баронессы не 
упоминается), урожденная Закревская, по первому мужу Бенкендорф, была одно 
время секретаршей и переводчицей Горького, – видимо, полуиностранка, которая 
всю жизнь жила и умерла в Лондоне. Горький посвятил ей свой четырехтомный 
(неоконченный, последний) роман «Жизнь Клима Самгина», но и к этому посвящению 
никогда не дается подстрочного примечания.
 Она никогда не упоминается в связи со своим первым любовником – Робертом 
Брюсом Локкартом (позже сэром Робертом), которому в «Большой советской 
энциклопедии» отведено место, как и его «заговору» 1918 года (под буквой Л), ни 
в связи с Гербертом Уэллсом, знаменитым английским писателем, чьей «невенчанной 
женой» она была тринадцать лет (1933—1946), после отъезда Горького в Россию и 
до смерти Уэллса. В воспоминаниях коменданта Кремля, Малькова, арестовавшего в 
сентябре 1918 года и Локкарта, и ее, она названа «некоей Мурой, его 
сожительницей», которую он нашел в спальне Локкарта.
 У трех человек, сыгравших огромную роль в жизни М. И. Б., была различная 
посмертная судьба: живой, привлекательный, остроумный, отзывчивый Локкарт живет 
теперь целиком в своих книгах воспоминаний и дневниках. В старости он был 
знаменитым, с большими связями, светским человеком, но советские писатели, 
драматурги и историки его забросали грязью, изображая его в своих сочинениях 
продажным и вульгарным шпионом, корыстным дураком, империалистическим агентом, 
надутым и чванным  [2] .
 Долгая жизнь Герберта Уэллса была многократно описана в биографиях и статьях о 
нем, где обсуждались скрытые личные и общественно-политические проблемы, 
мучившие его в последние годы жизни. Но о его совместной жизни с Мурой мы не 
найдем подробностей, несмотря на то, что ее долголетняя близость к Уэллсу 
сыграла огромную роль в отношении писателя к России и в разочаровании его в 
Октябрьской революции, омрачившем его последние годы. Его сочинения 1930 и 
1940-х годов до сих пор в СССР не переведены, и советские критики, упоминая о 
них, говорят, что «они полны сатирических тенденций». Его мрачное предсмертье 
изображается как умиротворенное настроение великого человека, пришедшего 
наконец к убеждению, что компартия Великобритании «стала последней его 
надеждой».
 Что касается Горького, то у него до сих пор нет биографии – изданное для 
школьников жизнеописание (123 страницы), разумеется, нельзя принимать в расчет. 
Его письма напечатаны в извлечениях и далеко не все, его фотографии пострадали 
от красного карандаша цензора  [3] , его взаимоотношения с современниками 
искажены. Три тома «Летописи жизни и творчества» полны ошибок и неувязок: имена,
 данные в Указателе, отсутствуют в тексте, а имена из текста пропущены в 
Указателе. Отмечены «отъезды», но не отмечены «приезды» (и наоборот); упомянуты 
письма полученные, но не отправленные (и наоборот). Его поездка 1920 года в 
Москву