ало свое коалиционное 
правительство в его мероприятиях по отношению к новой России: крайние левые 
считали, что необходимо сейчас же признать Смольный – Кремль, восстановить 
дипломатические отношения, послать посла (члена рабочей партии, первым 
кандидатом был Гендерсон) и возвести Литвинова в звание посла, со связанным с 
этим изгнанием царских дипломатов из помещения русского посольства в Лондоне, 
где они все еще жили, и вселением туда большевиков. Крайние правые считали, что 
господина Литвинова надо немедленно посадить в тюрьму за пропаганду большевизма,
 а первого секретаря царского посольства К. Д. Набокова, сотрудника 
незабвенного Бенкендорфа, произвести в послы, со всеми вытекающими отсюда 
последствиями. Когда первые сведения о том, что в России генералы (как царские, 
так и Временного правительства) собирают, одни на юге, другие – в Сибири, армии 
для отпора большевикам, они заявили, что необходимо послать сейчас же 
экспедиционный корпус – каким угодно путем – в помощь Корнилову, Каледину, 
Семенову, Юденичу, в Беломорье, Черноморье, на Кавказ, на Дальний Восток, чтобы 
ликвидировать безобразие.
 Однако эти два крайних мнения за и против признания разделялись далеко не 
большинством населения. Средняя и значительно более многочисленная часть 
английских государственных деятелей, интеллигенции, военных и гражданских 
властей, крупных газетных магнатов и других мыслящих граждан не имела точного 
понимания действий правительства и по обычной английской традиции выжидала 
событий. Но крайние мнения в Лондоне и Париже полностью отражались в группе 
дипломатов, оказавшихся в Вологде, и Локкарту с этим приходилось считаться. Так,
 посол США Дэвид Френсис (так же как и его патрон, президент Вильсон) был 
решительно против вмешательства в русские дела, а французский посол Нуланс 
открыто требовал в своих донесениях Клемансо немедленной интервенции. 
Подавленный всем происшедшим, он рвался в Париж, чтобы открыть Европе «всю 
ужасную правду о России».
 А в Европе создавалось в это время странное впечатление, что Россия 
распадается на части: каждую неделю какая-нибудь часть ее объявляла себя 
независимой. То Финляндия, то Украина, то Дон, то Кавказ, то Сибирь, то 
Архангельск. И это после того, как мир с Германией был подписан в 
Брест-Литовске и ратифицирован 14 марта специально для этого созванным IV 
Съездом Советов в Москве, после того, как Троцкий отказался согласиться на 
унизительные условия Германии и вышел из русской мирной делегации, а Ленин 
убедил съезд, что другого пути нет. После этого, когда правительство начало 
свой переезд в Москву из Смольного, его враги говорили, что оно в Москву 
«эвакуируется», видя, как немцы постепенно захватывают все новые территории. 
Сразу после ратификации Ленин, при очередном свидании с Локкартом, спросил его: 
«Подаст нам Англия помощь?» – и Локкарт честно ответил ему: «Боюсь, что нет».
 Принимая во внимание эти обстоятельства и то, что немцы медленно двигались по 
направлению к Петрограду, несмотря на подписанный мир, а может быть, именно 
поэтому, был риск, что союзные посольства, если их скоро не отправить в Европу, 
могут быть взяты в конце концов немцами в плен. Теперь они делали все, что 
могли, чтобы добиться окончательного разрешения выехать из Вологды на север, 
где, на рейде в Мурманске, стояли несколько английских военных кораблей, 
охраняя права Великобритании, т. е. в Архангельском порту находилось большое 
количество военного снабжения, присланного в свое время Англией в Россию, еще в 
начале войны. В дипломатах, живших в тревоге и ожидании, теперь чувствовалась 
некоторая растерянность: они недоумевали, почему в Лондоне в эти недели 
интересы Англии вдруг перестали ясно диктовать правительству, на какой путь и с 
какими целями встать. Ясно поняв по шифрованным телеграммам из Вологды о 
настроении уехавших, Локкарт начал прямым путем, обходя Вологду, бомбардировать 
Лондон своим собственным планом, пытаясь убедить Ллойд-Джорджа, что интервенция 
союзников в помощь белым против большевиков будет обречена на неудачу и может 
спасти положение лишь интервенция в помощь большевикам против немцев. 
Неудивительно, что и министерство Ллойд-Джорджа, и главная военная квартира 
были поставлены в тупик таким требованием английского специального агента. Оно 
шло вразрез со всеми их целями и планами свержения большевиков.
 Высадить союзные войска для помощи большевикам? Да, это был его план, и он 
казался самому Локкарту возможным: интервенция для укрепления большевиков, для 
продолжения борьбы с немцами и на пользу союзникам, которые в этот год 
претерпевали огромные трудности. Именно такой план казался Локкарту в марте и 
апреле 1918 года наиболее выгодным его родине: не гнать большевиков и сажать на 
их место генералов или социалистов (где, как известно, что человек, то и 
партия), но использовать большевиков и их новую революционную армию – для этого 
дав им возможность провести всеобщую мобилизацию, – в новой войне, не в старой 
царской войне, но в революционной войне с цитаделью реакции, Германией, и тем 
спасти молодую революционную республику. Этот план, о котором он ежедневно или 
хотя бы через день телеграфировал в Лондон, казался ему полным великого 
значения для будущего как России, так и Европы.
 Он постепенно стал замечать, что Ллойд-Джордж и его министры, генеральный штаб 
и общественное мнение, видимо, в грош не ставят его план, и жаловался Хиксу и 
Муре, что в Англии, под влиянием французов, склоняются к широкой союзной 
интервенции против большевиков: поддержкой должны были стать чехи в Сибири, 
которые теперь организовывались, и японцы, которые были во Владивостоке, и сами 
англичане, занявшие в августе Баку. На севере английские крейсера выходили из 
своих портов в Мурманск, таковы были последние сведения. Но в чем был смысл 
происходящего? Какая была у союзников цель? В эти два месяца ему постепенно 
открылось: цель должна быть только одна – победить немцев, а этого ни с 
генералами, ни с эсерами достигнуть будет нельзя. Эта цель наполнила его 
огромным воодушевлением: народ русский под большевистским командованием