ем.

Чтобы пребывание за «железным занавесом» принесло мне ощутимую пользу – помогло 
лучше вникнуть в особенности «холодной войны» – необходимо было с самого начала 
занять правильную позицию. Но я чувствовал, что с волевым Петром Павловичем это 
будет не так-то легко. Поэтому пришлось «показать характер».

Для начала я продемонстрировал нежелание подчиняться слепо, без объяснений. В 
результате Петр утратил часть своей власти: он неожиданно обнаружил, что счел 
дело слишком уж решенным.

Последовала попытка нажать, но я не уступил, сознавая свою безопасность и 
свободу действий, обеспеченных дипломатическим паспортом. Кроме того, моя 
независимая позиция усиливалась тем, что я никогда не требовал денежного 
вознаграждения. Фраза «я хочу за это столько-то» никогда не фигурировала в 
нашем общении. Инициатива всегда исходила только от ГРУ.

Такая позиция привела к тому, что мы стали ближе другу к другу. Вместо «отдачи 
приказаний» наметилось «обсуждение вопросов». Петр пошел на это, решив, что 
больше выиграет мягкостью. Со временем наше общение стало более свободным и 
разносторонним, незаметно перейдя в дружеские отношения. В результате я узнал о 
«холодной войне» больше, чем намеревался.

Мое положение становилось все более захватывающим, угнетенное состояние исчезло 
полностью – и это стало огромным облегчением. У меня не было никаких специально 
направленных симпатий. Ко всем и всему я проявлял в те дни максимальную 
терпимость, без всякого предвзятого мнения. Мной руководил всепоглощающий 
интерес к разведке, и я чувствовал себя человеком, захваченным самым необычным 
увлечением.

Общение с Петром Павловичем я осмелился бы охарактеризовать, как «парную 
работу». На процессе, помню, за этот термин меня подвергли осмеянию: «В 
советской разведке нет ничего, что называлось бы парной работой». Американские 
эксперты и русские перебежчики заявляли, что никогда не слышали такого термина. 
Что ж, я не претендую на бесспорность моих суждений – я лишь излагаю историю 
моей жизни.

Итак, парная или нет, но работа наша дала Петру Павловичу возможность показать 
другую сторону своей натуры – общительность. Скудность еды и питья при первой 
встрече вовсе не стала нормой. В дальнейшем все было иначе. Сначала мы 
усаживались за стол с минеральной водой и работали – в это время Петр выглядел 
серьезным и озабоченным. А затем наступала очередь роскошного пиршества 
полностью в стиле Сергея. Петр менялся совершенно – становился веселым, 
разговорчивым, смешливым. У него была забавная привычка: хлопать себя по 
коленям, когда что-то казалось особенно смешным. Я не могу представить, чтобы 
тот мрачный тип, которого американцы выдавали за Петра Павловича, мог 
когда-нибудь весело хлопать себя по коленям.

Но иногда Петр делал это и в связи с событиями, которые мне трудно отнести к 
разряду смешных. Как-то я поинтересовался, используют ли теперь женщин в 
качестве агентов.

– Только в виде исключения, – пояснил он, – в принципе, мы против такого метода.
 Но бывают случаи…

И он рассказал, что произошло за несколько лет до моего прибытия в Москву.

«Кавказочка» была совершенно безобидная девушка, приехавшая из глуши. О том, 
какова столичная жизнь под строгим контролем контрразведки, она не имела ни 
малейшего представления. Поэтому не самым лучшим поступком с ее стороны было 
начать тайные встречи с сотрудником американского посольства. Но что еще хуже, 
этот сотрудник имел дело с шифрами. Прошло немного времени – и контрразведка 
ястребом набросилась на бедняжку. Ее передали с рук на руки разведке МВД, 
которая сотрудничала с ГРУ. Искушенным асам спецслужб не так уж трудно было 
склонить ее к работе.

Очевидно, она была не только красивым, но и хорошим агентом. Ей удалось искусно 
вытянуть из своего обожателя посольские коды. Или, по крайней мере, один из них 
– предполагаю, что использовалось несколько шифров… Больше я ничего не узнал. 
Наверно, существовали границы предназначенного для моих ушей. Как уже говорил, 
я не понял, что тут было смешного. Тогда жизнь еще недостаточно «задубила» меня,
 и история эта показалась мне пошлой.

Встречаясь со спокойным и уверенным Петром Павловичем, я не предполагал, что 
этот человек способен нервничать. Но по мере того, как накапливались 
доказательства натовского планирования войны, он становился все более и более 
беспокойным. Не отдавая себе отчета, в волнении дергал левым уголком рта или 
даже головой, и если бы не очевидная причина, я бы, возможно, нашел это 
забавны