о до пояса, но испугался, что уже слишком поздно… 
верхушки деревьев стремительно приближались. Сильным рывком все же выбрался на 
крыло и сразу дернул кольцо парашюта. Вообще-то прежде нужно было сосчитать до 
трех, но если бы я потратил драгоценное время на это, то уже считал бы кочки в 
лесу.

Оказавшись на крыле, не успел даже прыгнуть – меня просто сдуло.

Из-за скорости самолета я падал не отвесно, а летел по дуге вперед и вниз, 
прямо на верхушки деревьев, с одной-единственной мыслью: «Когда же меня 
дернет?»

Вот он – рывок! Парашют раскрылся, и скорость резко снизилась. При нормальном 
прыжке после этого можно было бы раскачиваться на стропах, плавно спускаясь на 
землю. Но тут меня сразу ударило спиной о пушисто-белую вершину ели, и в облаке 
снега я обрушился вниз. Еще рывок – и, наконец, полет закончен. Но как! Я 
застрял ногой в ветках и оказался подвешенным вниз головой всего в нескольких 
сантиметрах от земли. К счастью, совершенно невредимый.

Правда, очень скоро мысль о счастье покинула меня. Было невозможно освободиться.
 Слишком неповоротливый в меховой зимней одежде, я кое-как избавился от строп, 
но нога прочно застряла. Отчаянно пытаясь схватиться за ветку или как-то 
подтянуть себя вверх, я в конце концов обессилел и так и остался висеть. 
Надолго, очень надолго… С самого начала я сознавал, что будет страшно и больно, 
но что голову начнет буквально распирать – этого предположить не мог.

Не помню, сколько провисел, однако могу представить, как выглядел в тот момент, 
когда меня обнаружили: весьма трагикомично. Помню, перед глазами вдруг возникла 
опрокинутая фигура старушки. Как позже выяснилось, эта добрая женщина жила 
недалеко от места катастрофы и все видела.

– Ой-ой-ой! Мертвый летчик! – единственное, что она выкрикнула, прежде чем 
исчезнуть из неясного поля моего зрения. Может, старушка была глухой, может, 
голос мой оказался слишком слабым, но она меня не услышала, оставив наедине с 
усилившимся отчаянием. Вскоре, однако, прибежал радист и, как ангел-спаситель, 
принялся за дело. Наконец я оказался на ногах. Вроде бы все было нормально. Но 
моя бедная голова… распухла и стала вдвое больше обычного!

Невдалеке мы нашли остов разбитого самолета. Летать на нем нам выпало долго, и 
теперь казалось, что мы потеряли хорошего друга. Подошли ближе, рассмотрели все 
в подробностях: странно, но не было никаких признаков пожара.

И по сей день не могу забыть, какое непередаваемое чувство пережил тогда у 
кабины пилота: будто бы смотрел на себя самого, на свое мертвое тело… Да, не 
надо было висеть вниз головой, ох, не надо! Лишь убедившись, что кабина пуста, 
я постепенно пришел в себя. Чувство это на протяжении жизни возвращалось ко мне 
еще несколько раз. Не так, может быть, ярко, но возвращалось! Особенно в 
напряженных ситуациях. Описать его трудно: все равно что жить отдельно от тела 
и рассматривать себя как постороннего человека.

Вскоре прибыла спасательная команда, и мы вернулись в Еливаре. Помню, как 
ликовали с радистом, что оба остались живы и целы. Но тогда я не знал, как 
сложится мое будущее. И если бы в ту пору оно вдруг открылось мне во всей 
ясности – кто знает, может, я и счел бы за лучшее вместе с самолетом врезаться 
в землю.




Глава 7


Военное счастье переменчиво.

С баз, расположенных в Англии, Германию вовсю бомбила американская авиация. Но 
немецкая воздушная оборона была крепка, и обоюдные потери оказались 
значительными. Поврежденные американские самолеты падали или вынужденно 
садились в нейтральной Швеции, получая убежище и избегая опасности попасть в 
руки немецких граждан, горевших жаждой мести.

Аэродром Бултофт в Мальме официально объявили предназначенным для вынужденных 
посадок. Здесь шведские власти создали особую организацию, которая занималась 
интернированием экипажей и самолетов. Все самолеты, которые можно было привести 
в летное состояние (подавляющее большинство), переправляли потом на базу под 
наблюдением шведских офицеров. Это была родная база Веннерстрема, авиационная 
флотилия у Сотенеса. И сам он вскоре попал в число офицеров сопровождения. 
Служебные обязанности – и в воздухе, и на земле – оказались интересными. 
Включая и то, что вся деятельность шведских пилотов находилась под тщательным 
наблюдением военных летчиков из американского посольства в Стокгольме. 
Поочередно Стиг перезнакомился почти со всеми американцами. Часто они вместе 
оказывались в полетах и различных воздушных перипетиях, что, пожалуй, лучше 
всего сближает летчиков.

Следует отметить, что это был первый контакт с американцами, имевший для 
Веннерстрема особое значение. Благодаря «летной дружбе» двери американского 
посольства