|
асый старик с длинными усами. Комиссар внимательно
слушал меня. Ему явно понравилось, когда я сказал, что раньше был секретарем
мирового судьи.
— Отлично, — потирая руки, произнес он. — Мне нужен такой человек, как вы. Я
назначу вас председателем одной из наших комиссий по уголовным делам. Зайдите
ко мне еще раз денька через два.
Я пришел еще раз, и мне сказали, что я назначен председателем шестой комиссии
по уголовным делам города Петрограда. Едва я мог скрыть свою радость. Мне не
только удалось обосноваться в сердце красного Петрограда, но и занять весьма
солидную должность. Казалось, что все идет слишком хорошо, даже не верилось,
что это правда. Не теряя времени, я занял кабинет в здании Наркомата юстиции на
Екатерининской улице. Я счел необходимым иметь для работы помощников и получил
на свой запрос немедленное согласие. Мне было предложено выбрать надежных
помощников по своему усмотрению.
Следующим неотложным для меня делом было поскорее перебраться из дома, где мы
жили, в меблированную комнату на Греческом проспекте. Официально моя жена для
моих новых коллег вовсе и не была мне женой. Мы были с ней как бы совершенно
незнакомы. Я должен был с ней случайно познакомиться, сделать вид, что она меня
сразу же пленила, и попросить разрешения взять ее к себе помощницей. У нее
имелся фальшивый паспорт, и она начала у меня работать под какой-то вполне
безобидной фамилией. Я назначил ее делопроизводителем.
Вскоре у нас появилась настоящая работа. Мне пришлось бороться со
взяточничеством и коррупцией, разоблачать воров, убийц и фальшивомонетчиков.
Мои коллеги особого интереса к моей деятельности не проявляли, все шло своим
чередом. Между тем я каждую свободную минуту старался использовать для того,
чтобы, ходя из кабинета в кабинет, изучать изнутри работу нового правительства.
Вскоре я был в курсе всего происходящего, потому что от меня, как от
следователя, не было никаких секретов.
Спустя некоторое время я получил повышение по службе, меня назначили
следователем всего севера России, территории, равной по площади половине Европы.
К сожалению, моя работа ограничивалась уголовными делами, и я мог заниматься
политическими вопросами лишь с большой осторожностью, поскольку они, конечно,
были сферой деятельности ЧК. Несмотря на это, я не прекращал своих попыток и
добился того, например, чтобы все граждане, у которых было найдено оружие,
направлялись для допроса ко мне, а не в политический отдел. Такое изменение
закона спасло жизнь многих русских офицеров. В более чем тысяче случаев я
просто уничтожал документы, когда это касалось одного из наших единомышленников.
Чтобы спасти офицеров от наказания, я советовал им симулировать сумасшествие.
Это надо было для того, чтобы я мог их выслать из России через Стокгольм с
фальшивыми документами.
Неожиданно Стучка, который всегда разрешал мне действовать по своему усмотрению,
был вызван в Москву, и его место занял Крестинский. Николай Николаевич
Крестинский позднее был советским представителем в Берлине, а также наркомом
финансов, заместителем наркома иностранных дел. До войны Крестинский, как я
узнал, был юристом и защищал интересы работодателей от их врагов-рабочих,
проявляя при этом большую жестокость. Когда его спрашивали, как это согласуется
с его большевистскими идеями, он всегда отвечал: «Только таким способом я мог
довести своих друзей-рабочих до такой озлобленности, что они, наконец, не
выдержали». Я много общался с моим новым начальником, поскольку нам приходилось
обсуждать все вопросы должностных преступлений в банках и т. д.
Постоянно сгорбленный за своим огромным письменным столом, он был похож на
нахохлившуюся птицу. Был очень покладист и всегда делал то, о чем я его просил.
— Подпишите, пожалуйста, это, товарищ Крестинский! — И едва я успевал
произнести эти слова, как его подпись появлялась на документе.
Он не задумывался над тем, что подписывает, единственным, что по-настоящему
интересовало его, была еда. Каждый день он торопливо шел от машины в свой
кабинет с солидным портфелем под мышкой. Какие важные документы нес с собой в
этом разбухшем портфеле нарком юстиции?… Зайдя в свою комнату, а это я
неоднократно видел сам, он садился и немедленно вынимал из портфеля огромный
сверток, разворачивал его и доставал огромное количество еды: бутерброды с
ветчиной, бутерброды с сыром, бутерброды с колбасой, портфель же после этого
становился практически плоским. Он аккуратно раскладывал все перед собой, как
истинный гурман, и на протяжении беседы пожирал свой завтрак глазами. Потом он
начинал есть прямо во время важного совещания.
Сам я часто бывал на грани голодного обморока, глаза закрывались от усталости,
иногда едва стоял на ногах. Мне приходилось
|
|