сто тысяч писем и с ними не управляются). Большое спасибо за поздравления. Я со 
своей стороны должен поздравить тебя с взятием Гонконга несколько раньше, чем 
планировалось. Сейчас, когда Гонконг взят, мы, считаю, если посильнее ударим по 
Бирме, прищемим Чан (Кайши. — X. А.). Можно ли что-нибудь тут сделать? 

Британия и Америка как-то недооценили Японию, но, с их точки зрения, все 
происходящее — это как собака кусает руку, ее кормившую. Возможно, Америка 
особенно намерена вскоре приступить к крупным операциям против Японии. 
Бездумное веселье дома действительно прискорбно; меня пугает, что при первом 
налете на Токио все станут увядать на глазах... На этой стадии мы не имеем 
права расслабляться. Остается лишь сожалеть, что у них на Гавайях тогда не было,
 скажем, еще трех авианосцев. В твоей части мира дела могут быть другие, 
поскольку твой враг рядом с тобой, на суше, а здесь, кроме случайных страхов 
при появлении субмарин 14 декабря, мы просто, как обычно, попусту пялим глаза 
на море. Вряд ли это веселый Новый год! Береги себя в этих холодах... 

Против идеи налета на Гавайи серьезно возражали как в министерстве, так в 
частях, которые к этому имели отношение (кроме авиаторов). Заявляли, что, даже 
если кампания окажется успешной, это будет всего лишь показуха, а постигнет 
неудача — так она для Японии катастрофа. Посему у меня было в то время много 
неприятностей. Сейчас, однако, они довольны сами собой и рассуждают так, будто 
исход войны уже решен. Сказать правду, способности и проницательность 
верховного руководства флота волнуют меня сейчас больше, чем весь этот 
публичный гам». 

Ямамото не мог себе позволить присоединиться к этой национальной эйфории, — 
очевидно, старался держаться в рамках и не позволить себя увлечь. Нельзя 
сказать, что в своих письмах к выдающимся лицам он искренен в выражении чувств; 
за исключением немногих друзей, таких, как Хори Тейкичи и Эномото Сигехару, 
только с Чийоко и еще одной-двумя женщинами мог он поделиться тяжестью на 
сердце. 

Вестовые главнокомандующего в курсе личных дел Ямамото. Когда Оми разбирал его 
почту, то, перед тем как нести ему пачку, всегда клал любую весточку от Чийоко 
на самый верх. В те дни, когда приходило письмо, на котором адрес написан ее 
рукой, Ямамото выходил поблагодарить Оми; в другие дни не произносил ни слова. 
В письме к Чийоко, написанном Ямамото 28 декабря, есть такие строки: «Я получаю 
пачки писем и тому подобное со всей страны, но только твоих жду с нетерпением. 
Фотографии еще не готовы?..» 

Письма от семьи приходили сравнительно нечасто, и вестовые про себя обвиняли 
его жену в безразличии. Но тут нет ничего нового, и это вовсе не свидетельство, 
какая из сторон «безразлична». По мнению Ямамото Чикао, Исороку неутомим в 
эпистолярном искусстве еще с тех времен, когда работал в офисе военно-морского 
атташе в Америке, но «не для семьи». Среди персонала атташе существовала 
традиция пользоваться дипломатической почтой, регулярно отправлявшейся из 
посольства в Вашингтоне в Японию, — в мешок вкладывали небольшие подарки, 
личные письма семьям. Как-то Ямамото Чикао предложил Ямамото послать что-нибудь 
жене и детям — последовал резкий ответ: «Нет. Не вижу необходимости». Не 
исключено, конечно, что причиной было его обычное смущение, когда перед другими 
вдруг затрагивались его личные проблемы и чувства, но факт, что внешне он мягок 
с женщинами и детьми из чужих семей и крайне сух по отношению к своим близким. 

Эта черта характерна для Ямамото и во многих других ситуациях. Как-то решили 
обратиться к известному художнику Ясуде Якихико, работавшему в традиционном 
японском стиле, с предложением написать портрет Ямамото; один из друзей, 
прослышавший об этом, сообщил Ямамото в письме. В ответе говорилось: «Что 
касается портрета у Ясуды, для этого не вижу оснований... Как я представляю, 
портреты — это вульгаризмы, которых следует остерегаться чуть менее строго, чем 
бронзовых статуй». 

В конце концов Ясуде не удавалось нарисовать портрет Ямамото при жизни, — 
пришлось пользоваться фотографиями, когда он писал портрет «Адмирал флота 
Ямамото Исороку 8 декабря», выставленный в 1944 году на Специальной выставке 
искусства военного времени под эгидой министерства образования. Эта картина, 
считавшаяся одной из лучших, принадлежащих кисти Ясуды, после войны исчезла; 
предполагалось, что ее вывезли в Вашингтон американские моряки; местонахождения 
ее никто не мог установить, пока в 1966 году не выяснилось, что она находится в 
частной коллекции в Японии. 
2
Видимо, Ямамото недолюбливал стиль сообщений императорского генерального штаба 
по радио, с музыкальным сопровождением в виде возбуждающей военной музыки, 
вроде хорошо известного «Марша линкора». Однажды в начале 1942 года, когда 
разговор в кают-компании офицеров штаба зашел об этих радиосообщениях, Ямамото 
с видимым отвращением произнес: 

— Что им в самом деле нужно — это спокойно говорить правду народу. Вовсе ни к 
чему бить в большие барабаны. Официальные сообщения должны содержать абсолютную 
правду, — как только начинаешь лгать, считай — война проиграна. Точка зрения 
дивизиона информации совершенно ошибочна. Все эти разговоры о том, что надо