Людей в свою группу Визинтини набрал из техников и моряков 10-й флотилии.
   Всех их направляли на несколько дней на одно из торговых судов,  стоявшее
в Ливорно, чтобы они привыкли к тому, как вести себя в новой роли. У моряков
торгового флота они перенимали  манеру  одеваться,  есть,  плевать,  курить,
учились морскому жаргону, чтобы, прибыв  на  "Ольтерру",  ничем  не  вызвать
подозрений.
   Они были снабжены заграничными паспортами, выписанными на  чужое  имя,  и
группами по два-три человека переправлены на  "Ольтерру"  в  Альхесирас  под
видом  нового  экипажа,   посланного   на   замену   старого,   и   рабочих,
предназначенных для ремонта судового двигателя.
   Среди прибывших были  техники,  которым  было  поручено  организовать  на
"Ольтерре" мастерскую для монтажа управляемых торпед, присланных из Италии в
разобранном виде. Это было трудным и сложным делом. Однако  через  несколько
месяцев на судне уже имелась мастерская со всеми необходимыми  инструментами
и   оборудованием,   включая   станцию   для   зарядки    аккумуляторов    с
дизель-генератором. Для регулировки балластных цистерн, управляемых торпед и
испытаний на герметичность был приспособлен затопленный трюм. Однажды  утром
было произведено кренование судна. Со стороны  было  видно,  что  "Ольтерра"
сильно накренилась и осела  на  корму,  обнажив  часть  левого  борта.  Тент
защищал от солнца (и  от  нескромных  взоров)  работающих  моряков,  которые
занимались окраской корпуса. Никому  из  посторонних  даже  не  приходило  в
голову, что в борту судна  автогеном  было  вырезано  большое  отверстие.  К
вечеру работу окончили. "Ольтерра"  выпрямилась,  и  отверстие  исчезло  под
водой. Таким образом, из затопленного трюма был создан выход в  море,  через
который  управляемые  торпеды  могли  незаметно  покидать  судно   и   снова
возвращаться.
   И все это делалось на глазах  у  немного  рассеянных  испанских  часовых,
расположившихся на молу, и под пристальными взорами скрытно  наблюдавших  за
нами английских шпионов, которые наводняли  этот  район,  находящийся  очень
далеко от Италии и всего в 10 км от Гибралтара.
   Жизнь на борту на первый  взгляд  казалась  такой  же,  как  и  на  любом
торговом судне во время ремонтных работ. Матросы, грязные, одетые в  старое,
изношенное в долгих плаваниях  платье,  пестрящее  разноцветными  заплатами,
слонялись по палубе, лениво занимаясь своим обычным делом. Они курили старые
трубки с изгрызенными мундштуками, провонявшими от крепкого  табака;  носили
бороды, которых несколько месяцев не касалась бритва;  казалось,  у  них  не
было никакой дисциплины. На берегу они шатались по портовым кабакам, жалуясь
на безденежье и проклиная войну, судовладельца, капитана, корабельного  кока
и свою судьбу, по милости которой им  приходится  вести  здесь  эту  собачью
жизнь.  Иногда,  в  день  выдачи  жалованья,  они  не  брезговали  обществом
какой-нибудь известной во всей округе местной  "сирены"  и  возвращались  на
борт поздно ночью, немного  навеселе,  горланя  какую-нибудь  старую  песню,
напоминающую им о их милой родине... Здесь их уже все знали и  относились  к
ним по-дружески. Это заправский, пестрый по  своему  составу  экипаж  старой
посудины, медленно ржавеющей в илистых водах нейтрального порта...
   Испанские часовые подружились с моряками:  они  называли  друг  друга  по
имени и даже давали местные  испано-итальянские  прозвища,  обязанные  своим
происхождением той или другой особенно заметной черте облика или  характера:
они славные парни, эти итальянцы...
   Но вот один из моряков уходит с палубы (наверное, спать  пошел,  лентяй).
Он  спускается  по  трапу,  три  раза  стучит  в  замаскированный  люк;  люк
открывается; снова трап; он спускается еще ниже, куда ни за что не добраться
постороннему. И вдруг - неожиданное зрелище! -  человек  десять  спокойно  и
напряженно работают у машин электрогенераторов, распределительных щитов. Все
оборудование в идеальном состоянии и носит следы самого  тщательного  ухода.
"Здравствуйте, командир!" И в атмосфере воинской дисциплины,  ощущаемой  как
насущная необходимость, а не как пустая формальность, отдается распоряжение,
и этот "ленивый" матрос принимается за работу: это старший  электрик  Росси,
который с ловкостью опытного техника устанавливает динамомашину, или плотник
Кармини, или старший машинист Бонато, занятый  баллонами  с  кислородом  для
зарядки кислородных приборов... Двойная жизнь, которую ведет экипаж, требует
от всех и каждого в отдельности строжайшего контроля над  своими  словами  и
поступками. Достаточно какой-нибудь глупости, чтобы возбудить подозрение; но
никто ничего не подозревает и не заподозрит никогда, даже  тогда,  когда  на
рейде, в нескольких сотнях метров от Гибралтара, на глазах у объятых  ужасом
англичан начнут один за другим взрываться корабли.
   Осенью 1942 года Визинтини побывал в  Специи  и  представил  командованию
10-й флотилии рапорт о  проделанной  работе:  "Оборудование  мастерской  для
сборки штурмовых  средств  закончено,  судно  может  служить  базой  для  их
выпуска". В результате тщательного наблюдения (достаточно было подняться  на
палубу, чтобы прямо перед собой увидеть Гибралтар) он смог получить  данные,
необходимые для подготовки предстоящих операций. Англичане  заметно  усилили
службу охраны водного района: бесшумные  катера  непрерывно  курсировали  на
рейде перед входом в порт; каждые десять минут сбрасывались глубинные бомбы,
гидрофоны и другие средства обнаружения ни на  минуту  не  прекращали  своей
работы. Визинтини заверил командование 10-й флотилии, что это  не  остановит
наших моряков и, как только представится  случай,  они  попытаются  провести
атаку и сделают все от них зависящее, чтобы добиться успеха. Ну  а  если  не
повезет... "Что ж, мы сделали все, что было в наших силах..."  .
   Из Специи на "Ольтерру"  была  отправлена  материальная  часть:  огромные