революционных лет ни с точки зрения чувств народа, ни с точки зрения экономики 
страны все еще не ликвидированы»{804}, — отмечал обозреватель швейцарской 
газеты «Basler Nachrichten» 6 сентября 1942 года. 
    А в результате фашистская Испания при всей своей [336] симпатии к странам 
оси так и не вступила в войну: слишком велик был риск. «По темпераменту Франко 
был очень осторожный человек, типичный «гальего»{805}, или, как сказали бы в 
Соединенных Штатах, «человек из Миссури». К тому же у него не было иллюзий 
относительно слабости и истощения, которые принесли Испании предшествующие три 
года ужасной гражданской войны. Он не имел никаких иллюзий относительно 
продолжающегося глубокого разделения, которое охватило всех испанцев, и 
сознавал опасность, которой может подвергнуться недавно установленный и все еще 
неустойчивый режим, если он совершит в корне непопулярную акцию. Он знал, что 
подавляющее большинство испанского народа хочет мира, а не войны, все равно — 
гражданской или внешней»{806}, — отмечал посол США Хейс. А поэтому «испанское 
правительство, не желая вступить в конфликт официально, объявило о создании 
добровольческого соединения, которое должно было сражаться рука об руку с 
немецкой армией на Востоке»{807}, — замечает английский историк С. Пейн. 
    Испанское добровольческое соединение, известное как «Division Azul» — 
«Голубая дивизия» (поскольку идея создания дивизии принадлежала лидерам Фаланги,
 ее и стали называть «голубой»: голубые рубашки и красные береты были 
обязательной формой фалангистов), было сформировано в самые сжатые сроки: была 
развернута гигантская пропагандистская кампания, и в телеграмме от 4 июля 1941 
года германский поверенный в делах Хеберлейн сообщил в Берлин: «На призыв к 
вербовке в «Голубую дивизию» откликнулось в 40 раз больше добровольцев, чем это 
было необходимо. Сегодня окончательный отбор проведут все штабы корпусов»{808}. 
Местом сбора завербованных в «Голубую дивизию» стал Ирун, расположенный вблизи 
испано-французской границы. Хеберлейн отмечал, что отправка дивизии в Германию 
начнется, «возможно, на будущей неделе». В составе дивизии — 641 офицер, 2272 
унтер-офицера и сержанта, 15 780 солдат. Дивизия имеет три пехотных полка, 
четыре артиллерийских батальона, батальон разведки, саперный батальон, 
противотанковый батальон, батальон связи, [337] медчасть и штабной 
дивизион{809}. Статс-секретарь МИД Германии Вейцзекер еще 3 июля сообщил 
Хеберлейну, что правительство рейха «с радостью» примет испанских добровольцев 
всех трех видов вооруженных сил (армии, флота и авиации), а также фалангистов и 
надеется, что они составят объединенное в одно целое испанское формирование под 
испанским командованием, но входящее в вермахт{810}. 
    Единственно, что, пожалуй, вызвало уже тогда серьезную озабоченность у 
германских официальных лиц, причастных к созданию «Голубой дивизии», была 
степень ее политической «благонадежности». Вопрос об этом встал сразу же, когда 
дивизии начали следовать по пути на Восток через Германию и гитлеровцы смогли 
познакомиться с ними. В телеграмме от 20 августа гитлеровский дипломатический 
чиновник с тревогой сообщил из Берлина в Мадрид, что, по имеющимся сведениям, 
коммунисты пытаются проникнуть как во французские (фашистские), так и в 
испанские добровольческие формирования с целью перехода к русским. По 
полученным им сведениям, «коммунистические элементы» находились преимущественно 
в войсках испанского Марокко{811}. В своем ответе от 21 августа Шторер сообщил 
в Берлин о мерах, принятых для предупреждения коммунистического «проникновения».
 «Голубую дивизию» составят преимущественно военнослужащие регулярных войск, 
«марокканцы» приниматься не будут. И главное: при соблюдении правила (основное 
условие для вступления в дивизию) наличия у военнослужащих не менее чем 
десятилетней военной выслуги коммунистическое проникновение окажется едва ли 
вероятным. А поскольку дивизия теперь в Германии, Шторер советовал поручить все 
дальнейшее расследование германской службе безопасности{812}. Еще ранее, в 
приведенной выше телеграмме от 3 июля, Вейцзекер обратился с просьбой не 
принимать в дивизию русских белоэмигрантов. 
    К середине июля испанские добровольцы были готовы к походу на Восток. 30 
июля первые испанские летчики приземлились на аэродроме Темпельгоф в Берлине. 
Им была устроена помпезная встреча, которая, однако, не [338] обошлась без 
конфуза: оркестр воздушных сил с большим подъемом исполнил некий гимн. Летчики 
удивленно крутили головами. Вместо привычного фалангистского гимна — 
официального гимна франкистской Испании, они вдруг услышали мелодию 
государственного гимна Испанской республики{813}. 
    13 июля 1941 года под оглушительный пропагандистский гром отправился первый 
эшелон испанских добровольцев в Германию. На торжественных проводах 
присутствовали и выступили с соответствующими напутствиями Серрано Суньер и 
военный министр Валера{814}. Но когда эшелоны с испанским воинством проходили 
через Францию, французы оказывали им весьма холодный прием{815}, несмотря на 
все усилия местных коллаборационистов. Наконец прибыли. Место назначения — 
Германия, лагерь под Графенвёром. В дальнейшем маршевые батальоны, посылавшиеся 
на пополнение «Голубой дивизии», направлялись не только в Графенвёр, но также в 
Ауэрбах и главным образом в Гоф, где дислоцировался 481-й запасный батальон 
13-го округа рейхсвера, к которому была приписана дивизия{816}. 
    В Графенвёре испанцы прошли медицинский осмотр и почти утратили свой 
первоначальный вид. Им роздали обмундирование, которое отличалось от обычной 
немецкой пехотной формы только особым нарукавным знаком выше локтя. На знаке 
дивизии специалисты фашистской геральдики изобразили щит зловещего вида с 
черной каймой. Середину щита рассекала горизонтальная желтая полоса на красном 
фоне, а на ней красовался четырехконечный черный крест и пять перекрещивающихся 
стрел, брошенных веером наконечниками вверх. Замысловатое сооружение венчала 
надпись «Испания». Отныне соединение стало называться 250-й пехотной дивизией