девательский характер. Чернорабочему платят 18 песет, ква
лифицированному рабочему – 18.25, инженеру – 18.50».

Народный фронт отверг довоенную аграрно-сырьевую и валютную политику, не приняв 
взамен никакой другой. Из-за непомерных военных расходов песета обесценивалась. 
В 1938 году на международных биржах за республиканскую песету давали в 4- 5 раз 
меньше, чем за националистическую. Рыночные цены на питание угрожающе росли, 
зарплата же была повышена только в 1,5 раза. В глубоком тылу портились солидные 
запасы миндаля, пробки, калия, без движения лежали руды различных металлов и 
древесина. Многочисленные общественно-государственные комиссии произвольно 
налагали запреты на их вывоз, сами же ничего не вывозили, ссылаясь на блокаду и 
бомбежки. Между тем частные предприниматели-каталонцы, имевшие смелость 
нарушать запреты, умудрялись продавать сырье за границу и получать выручку в 
инвалюте.
Хотя более половины населения Республики жило в деревне, продовольственные 
ресурсы за год войны были исчерпаны. Республика все более полагалась на 
поставки советского, американского, голландского и шведского продовольствия, но 
из-за морской блокады оно далеко не всегда прибывало вовремя и в нужном 
количестве.
На республиканцев надвигался голод. Карточные продовольственные нормы пришлось 
сильно урезать. К 1938 году мясо, рыба и даже хлеб стали предметами роскоши. 
Обращала на себя внимание нехватка рыбы в приморской Каталонии и мяса – в селах 
скотоводческой Кастилии, молоко полагалось только детям. Не хватало топлива, 
обуви, табака, стекла.
Советское вмешательство в испанские дела, запрещение ПОУМа, репрессии против 
анархистов несколько консолидировали тыл, но окрасили политическую жизнь 
Республики в сумеречные тона. Многопартийность напоминала декорацию, за которой 
скрывалось могущество служб безопасности и преобладание друзей СССР – 
социалистов Негрина и компартии. Левореспубликанские партии, каталонские и 
баскские националисты, многие социалисты не без оснований полагали, что скоро 
наступит их очередь. К тому же войне не было видно конца, а шансы на победу с 
каждым днем уменьшались.
В среде тех, кто не был согласен с продолжением войны и с влиянием СССР на 
Республику, все чаще стали раздаваться голоса в пользу мирного урегулирования. 
У Хулиана Бестейро появлялось теперь много единомышленников.
Осведомители различных рангов доносили в Москву, что осенью 1937 года в 
гостиных Барселоны и Валенсии вполголоса шли разговоры о необходимости 
прекращения огня, об общеиспанских выборах под контролем Лиги Наций, которые 
помогут остановить разрушение страны и примирить испанцев. За рубежом 
закулисные попытки достичь мира по соглашению предпринимали баски, каталонцы, 
сторонники Прието, причем одни из них допускали посредничество Англии, другие – 
Ватикана, а третьи – Италии.
Количество же союзников и доброжелателей Республики стало сокращаться. 
Уменьшалась численность интербригад, их вклад в вооруженную борьбу. Многие их 
члены стали самовольно переходить в анархистские дивизии или уезжать на родину, 
чего ранее не случалось. Мельчал сам контингент. С общим затягиванием войны в 
интербригадах усилились отлучки с передовой, пьянство, частыми стали хищения 
имущества, рукоприкладство командиров. Участились межнациональные конфликты. 
Немцы и англичане возмущались политическим засильем французов (читай – Андре 
Марти), поляки – засильем итальянцев (в благоволении к итальянцам обвиняли 
Пальмиро Тольятти и Луиджи Лонго). Все шире практиковалось тюремное заключение 
недовольных интер-бригадовцев. Арестованных помещали в тайные тюрьмы, куда не 
имели доступа республиканские власти.
Давно было отмечено, что с середины 1937 года претерпела изменения советская 
политика в Испании. Руководивший однопартийным государством Сталин 
разочаровывался в многопартийной демократической Республике, далеко не все 
руководители которой слушали указания из Москвы. Ныне известно, что во время 
майского совещания 1937 года в Кремле с участием Кольцова и Кулика о ситуации в 
Испании немногословный Сталин бросил пессимистическую фразу о слабости 
республиканцев. И имелось в виду не только длительное отсутствие у них «чистых» 
военных побед, но и нежелание Народного фронта пресечь любую критику СССР. 
Особенно должна была раздражать Кремль терпимость Республики к 
полутроцкистскому ПОУМу.
Летом 1937 года к этому фактору прибавились другие. Средиземноморские 
коммуникации Республики оказались перерезанными Италией. Два транспорта с 
военными грузами погибли, два вернулись назад, не выполнив задания и едва 
избежав захвата. Власти тоталитарного СССР болезненно воспринимали каждое 
ущемление авторитета страны. Им было важно сохранить облик непобедимого и 
неуязвимого государства, и после гибели «Комсомола» они старались любой ценой 
предотвратить пленение очередного советского экипажа. Ведь это так или иначе 
означало бы длительный контакт моряков с «капиталистическим окружением».
Советские правящие круги взяли курс на ограничение объема военной помощи 
Республике. Военные грузы стали направлять через Францию. Но это поставило 
советские поставки в прямую зависимость от «милости» или «немилости» часто 
менявшихся французских кабинетов, что тоже не могло не раздражать Кремль.
Советскому Союзу Хуан Негрин был удобнее, чем Ларго. Он передал СССР испанский 
золотой запас, разгромил ПОУМ (хотя неохотно и не до конца). Но и при Негрине 
много грязной работы пришлось выполнять советским советникам и «помощникам». 
Они теперь слишком хорошо знали о самых темных страницах испанской войны, и 
Кремль начал от них избавляться.