подавленная в рядах националистов, достигла на республиканской территории 
апогея.

«Этическое совершенствование!», «Нравственные ценности
революции!», «Уничтожаем централизаторский дух!», «Боремся за федерализм!», 
«Наша революция чисто испанского типа и
не копирует зарубежные образцы!», –
гласили заголовки многих газет Республики в дни жестоких сражений на 
Центральном фронте и на Севере.

Когда истекали кровью Мадрид и Овьедо, в центре внимания каталонских анархистов 
стоял вопрос – коллективизировать или муниципализировать городских коров. Когда 
на фронте дружинники и интербригадовцы, танкисты и летчики порой сутками не 
выходили из боя, профсоюзники в тылу требовали (и добивались!) большего 
сокращения рабочей недели, а часть работников ходили в учреждения и на фабрики 
только раз в неделю – за получкой.
Перешедшие под управление рабочих коллективов промышленные предприятия работали 
на кого угодно, только не на нужды фронта. 250 заводов и фабрик промышленной 
Каталонии при их переводе на военный лад были способны производить в 
необходимом количестве обмундирование, легкое и тяжелое вооружение и боеприпасы.
 Но они под руководством комитетов НКТ продолжали выпускать исключительно 
товары массового спроса – кровати, металлическую мебель, утюги и др., которые 
легче и прибыльнее было сбывать. В лучшем случае крупные современные заводы 
вместо тяжелого вооружения производили холодное оружие, револьверы и гранаты. 
Фронт к весне 1937 года получал не более 2000 артиллерийских снарядов в день, 
при том что потребности были в 15 раз больше. Экипажу республиканского орудия 
разрешалось поэтому выпускать в день не более десяти снарядов.
В коллективизированной республиканской промышленности утвердился расточительный 
и одновременно хищный «профсоюзный капитализм», который его приверженцы 
именовали «новой экономикой». Каждая фабрика работала теперь на свой страх и 
риск. Рабочую неделю урезали до 36 часов. Многочисленные политические митинги 
проходили в рабочее время. Массовыми явлениями стали самовольный уход с 
рабочего места, прогулы.


Печать – от умеренно республиканской до анархистской – была наводнена 
сообщениями: «
Непроизводительные расходы
стали больше, чем до июля, а производительность упала… Рас
плодилось множество паразитирующих бюрократов… слишком много контрольных 
комитетов. Профсоюзные уполномоченные
слишком много разъезжают и гуляют… Теперь вместо одного
буржуа имеются 7 или 8
…» Часть подобных горьких выводов принадлежала министрам-анархистам – творцам 
«новой экономики».

Почти все обобществленные предприятия проходили при этом один и тот же процесс 
эволюции. Сначала гордо афишировали независимость от всего окружающего мира, 
особенно от государственных органов, а через несколько месяцев… просили о 
государственной помощи. Ведь прежних бессердечных, но опытных управляющих и 
инженеров не осталось – они бежали к националистам или были перебиты.
В руках же неумелых или бесчестных новых хозяев производственные фонды 
(оборудование, сырье, энергия, зарплата) расходовались быстро и без должной 
отдачи. Выделявшиеся министерством промышленности кредиты исчезали словно в 
бездонной бочке, что давало повод к новым суждениям о банкротстве государства. 
Продажа оборудования и закрытие предприятий неизбежно оборачивались ростом 
безработицы.

«
Все в промышленности запуталось до такой степени, что даже я не знаю, что 
предпринять
», – заявил премьер-министр Республики первой военной зимой.

Сельское хозяйство Центра и Юга Испании было в состоянии прокормить армию и 
города, но оно оказалось наполовину парализованным откровенными грабежами со 
стороны всевозможных партийных и профсоюзных инстанций и «бесконтрольных». В 
Арагоне и Каталонии у крестьян отнимали все продукты и конфисковывали деньги. 
Деньги затем торжественно сжигали, празднуя «победу над капитализмом и 
эксплуатацией». Продовольствие же затем попадало на черный рынок.

«
Рокфеллер, ты не сможешь купить чашки кофе, если при
едешь к нам
!» – ликовали анархисты Каспе в Арагоне. Позднейшие исследователи отмечали, что 
это было чистой правдой, – никто не мог бы выпить кофе в дочиста ограбленном 
экстремистами Каспе. И таких поселений в республике были сотни и сотни.

Существовали вопиющие диспропорции в распределении продовольствия. Если жителям 
осажденного Мадрида приходилось питаться сухарями и консервами, а в Астурии, в 
окопах под Овь-едо не хватало и этого, то в Валенсии, Малаге, Мурсии без