побежденными политическими противниками из-за страха перед… трудностями, 
которые могло принести с собой примирение. Столь часто применявшийся 
большевиками лозунг «Мы не отступаем перед препятствиями, а преодолеваем их» в 
данной ситуации не имел действия.
В нашей стране, как и в Испании, примирение оказалось невозможным без 
основательных внутренних преобразований. Франко, официально не участвовавший в 
войне и боявшийся западных держав, как раз в 1944-1945 годах перешел к 
дозированным уступкам гражданскому обществу. Между тем наша победа над могучим 
внешним врагом – Германией породила у советского руководства сильнейшую 
политическую и психологическую самонадеянность, заблокировавшую либеральные 
реформы.
К этому добавилось действие другого фактора – холодной войны. Сотрудничество 
Сталина с Рузвельтом и Черчиллем сменилось к 1950-м годам новым противоборством 
СССР и Запада. Прощение связанных главным образом с Западом эмигрантов снова 
стало казаться правящим кругам СССР неуместным и политически вредным.
У этих факторов не оказалось противовесов, имевшихся в Испании. Гражданское 
общество даже в 1940-х годах не полностью оправилось от нанесенных ему ранее 
глубочайших политических и психологических травм. В Советском Союзе не было 
христианской доктрины и независимо мыслившего духовенства. И почти не осталось 
смелых и самостоятельных военных вроде Кейпо де Льяно и Ягуэ. Государственная 
политика оставалась слишком послушной каждому мановению руки очень узкой группы 
лиц, монополизировавших высшую власть.
К 50-м годам XX века СССР во многом вернулся к «политике отмщения», от которой 
тогда уже готовился отказаться Франко.
Немалая часть находившихся в Центральной Европе белоэмигрантов была арестована 
и репрессирована. Смертные приговоры получили в том числе сотрудничавшие с 
Германией и Японией бывшие военные деятели белых – Краснов, Семенов и Шкуро. Их 
подчеркнуто приговорили к повешению, что противоречило старинному праву офицера 
быть расстрелянным. Узаконенная в 1943 году в СССР смертная казнь через 
повешение была несомненным рецидивом гражданской войны.
Не было снисхождения и к штатским лицам, занимавшим в 1941-1945 годах 
патриотические позиции. Часть из них (философы-евразийцы во главе с С.В. 
Трубецким и Б.В. Энгельгард-том) погибла в концлагерях. Монархист В.В. Шульгин, 
давно отошедший от активной антибольшевистской борьбы, стремившийся на родину и 
добровольно явившийся в советскую комендатуру, испытал судьбу испанского 
интеллектуала Бестейро – он был в 1946 году приговорен советским судом к 25 
годам заключения.
О добровольном возвращении десятков тысяч эмигрантов из Китая, о получении 
частью бывших врагов большевизма советского гражданства населению СССР 
официально не сообщалось. Концерты вернувшегося в Советский Союз в 1943 году А.
Н. Вертинского допускались только в отдаленных северных и восточных районах 
страны и никогда не комментировались печатью.
Строго засекречены (от собственного народа) были попытки советских писателей и 
дипломатов склонить к возвращению на родину получившего международное признание 
писателя, Нобелевского лауреата – эмигранта И.А. Бунина.
«Политика отмщения» обрела опасную инерцию. Поэтому последующее отступление 
советских властей от нее было тщательно дозированным и отличалось еще более 
низкими темпами, нежели в Испании.
В 1956 году советские правящие круги официально отказались от определения СССР 
как «диктатуры». Годом позже из 58-й статьи советского Уголовного кодекса был 
удален пункт о наказании за контрреволюционную деятельность. Пункт об участии в 
белых армиях был в 1960-х годах исключен из анкет.
День большевистской революции 7 ноября постепенно стал утрачивать функции 
главного государственного праздника. Примерно с 1975 года его роль перешла к 
общепатриотическому, лишенному классового содержания празднику – Дню Победы над 
Германией.
Некоторые уцелевшие в местах заключения белоэмигранты, начиная с Шульгина, были 
освобождены. Поселенный во Владимире Шульгин получил довольно высокий статус – 
ему разрешили давать интервью (изредка, строго отобранным лицам) и публиковать 
воспоминания, он стал персонажем публицистического фильма «Перед судом истории».
 Его даже снабдили гостевым билетом на XXII съезд КПСС.
Ненавистная эмигрантам большевистская революция юридически закончилась. Но 
былое участие в Белом движении осталось наказуемым по другому пункту той же 
статьи – об измене родине. Черта под гражданской войной по-прежнему не была 
подведена. «Революция продолжается» – таков был рефрен песни, часто гремевшей в 
60-70-х годах по разным каналам радио и телевидения.
Изложение истории гражданской войны в школах и вузах СССР осталось политически 
пристрастным и потому крайне обедненным. Войну и ее последствия разрешали 
изучать только с позиций победителей. Ее никогда не именовали катастрофой. Она 
преподносилась как время духовного подъема и даже роста народного 
благосостояния. Физические и нравственные страдания народа по обе стороны 
фронта, разрушение правопорядка и государственности, трагедии разделенных 
фронтами или границами семей, судьбы эмиграции и т.д. тщательно замалчивались.
Исследование Белого движения и жизни русского зарубежья даже в 
высокопоставленных исследовательских центрах – институтах Академии наук, Высшей 
партийной школе было вплоть до середины 1970-х годов невозможно. О написании 
фундаментальной истории белых армий нашим военным и гражданским аналитикам, в 
отличие от испанских, оставалось только мечтать.
Публицистический фильм «Перед судом истории» (1963), построенный в виде честной 
дискуссии между безымянным советским ученым и монархистом Шульгиным, мог стать