шедшему в колонне вторым. Гигантский, ярко освещенный столб воды взметнулся в 
небо, вслед за этим раздался мощный взрыв. Яркая вспышка осветила все вокруг, и 
я увидел эсминец, на полной скорости спешащий к нам. Он быстро приближался, 
окруженный бурунами кипящей белой пены. Я дал сигнал тревоги, после чего мы 
стали ждать, что на нас вот-вот полетят глубинные бомбы. Однако этого не 
произошло. Думаю, командир эсминца не рискнул воспользоваться этим грозным 
оружием, опасаясь повредить суда конвоя, находившиеся со всех сторон.

Погрузившись, мы легли на курс, позволявший нам максимально удалиться от конвоя.
 Затем я дал приказ всплыть и, как только рубка показалась из воды, осторожно 
выбрался на мостик. Я увидел суда, которые удалялись в западном направлении. 
Неподалеку находился эсминец, вероятно, он стоял на месте, где затонуло 
торпедированное судно. Я приказал продуть танки, чтобы лодка полностью всплыла 
на поверхность, и мы начали преследование. У меня сохранялась надежда 
произвести еще одну атаку, пока не рассвело. Однако рассвет наступил слишком 
быстро: когда мы приблизились к конвою, было уже так светло, что пришлось 
срочно погружаться. Тогда я решил атаковать из подводного положения с 
перископной глубины. Но все пошло не так, как хотелось бы. Из-за 
конструктивного дефекта, допущенного еще судостроителями, в моей лодке – типа 
BIII – была нарушена продольная остойчивость. В итоге в начале погружения мы 
неожиданно перевернулись и оказались вверх ногами. Батареи вытекли, погас свет, 
дальнейшее погружение проходило в полной темноте. В принципе воды под нами было 
вполне достаточно… Но больше чем на 180-200 футов мы еще никогда не погружались 
– считалось, что это максимальная глубина, которую может выдержать наш прочный 
корпус. Я приказал продуть все танки, скомандовал стоп машинам, затем полный 
назад. Так я пытался остановить движение лодки вниз. Мой замечательный старший 
помощник Мюссен поднес огонек зажигалки к датчику давления. Стрелка прибора все 
еще плавно двигалась вправо. Это означало, что лодка продолжает постепенно 
погружаться. Вскоре стрелка остановилась, некоторое время подрагивала, указывая 
глубину между 270 и 300 футами, затем начала двигаться в обратном направлении, 
причем довольно быстро. Продувка танков сжатым воздухом сыграла с нами злую 
шутку. Подводная лодка, находящаяся под водой, с заполненными сжатым воздухом 
танками, становится слишком легкой. Словно сухая палка, которую поместили под 
воду, а потом неожиданно отпустили, она в полном смысле выпрыгнула на 
поверхность. Я распахнул крышку люка и огляделся. Был разгар дня, а мы 
находились в самом центре конвоя. Все корабли – и эсминцы, и торговые суда – 
поспешно поднимали сигнальные флаги, вокруг ревели сирены. Торговые суда 
занимали удобное положение и тут же открывали огонь из установленных на корме 
орудий. Эсминцы, направляясь к нам, яростно плевались огнем. Вот попал! Из 
такой ситуации был только один выход – срочное погружение. К сожалению, для нас 
это было невозможно – запасы сжатого воздуха были полностью израсходованы, 
лодка получила пробоину и понемногу принимала воду. Я понял, что это конец, и 
приказал команде покинуть корабль.

На палубу вытащили тюк пробки, который мы выловили из воды накануне. Каждый 
член команды, кроме спасательного жилета, получал еще изрядный кусок пробки. Но,
 несмотря на все принятые меры, мы потеряли семь человек, среди которых был и 
наш механик лейтенант Йешен.

Лодка затонула, конвой ушел вперед, а мы остались барахтаться в воде. Правда, 
вскоре один из эсминцев эскорта вернулся и взял нас на борт.

Так закончилась моя карьера в качестве подводника в Первой мировой войне. В ту 
ночь я получил хороший урок, касающийся основных тактических принципов действий 
подводных лодок, который запомнил на всю оставшуюся жизнь.

Я понял, что всплывшая подводная лодка, атакующая конвой под покровом темноты, 
имеет хорошие шансы на успех. Причем чем больше подлодок может быть 
задействовано одновременно, чем более благоприятные возможности появляются у 
каждой из них. Когда ночную тишину нарушает грохот взрывов, небо освещается 
пламенем пожаров, вокруг тонут суда и гибнут люди, все это создает неразбериху, 
нередко переходящую в панику, что ограничивает свободу действий эсминцев. 
Таковы были сугубо практические соображения. С точки зрения стратегии и общей 
тактики также представлялось вполне очевидным, что атаки на конвои должны 
выполняться группой подводных лодок, действующих вместе.

Во время Первой мировой войны немецкий подводный флот достиг больших успехов. 
Однако введение конвойной системы лишило его возможности стать решающей силой в 
войне. Моря сразу же опустели. Теперь подводные лодки, действовавшие в одиночку,
 могли долго не встретить ни одного судна, а потом неожиданно наткнуться на 
внушительное скопление судов (30-50 сразу), окруженное мощным эскортом военных 
кораблей всех типов. Одиночные подводные лодки обычно замечали конвои по чистой 
случайности, после чего предпринимали попытку атаки, причем обычно не одну. Они 
упорно нападали снова и снова, а если командир обладал крепкими нервами, 
преследование могло затянуться на несколько суток и прекращалось, только когда 
и командир и команда валились с ног от усталости. Одиночная подводная лодка 
вполне могла потопить одно или два судна, иногда даже больше, но эти результаты 
не впечатляли. Да и конвой продолжал следовать своим курсом. В большинстве 
случаев ни одной другой немецкой подлодке больше не удавалось наткнуться на 
этот конвой, и он в положенный срок прибывал в Великобританию, доставив туда