неистовые жесты. Возможно, мы пролетаем не совсем над самым отелем, ему 
приходится наклоняться и делать снимки под углом. Это может нам принести 
большую пользу, поскольку такие снимки иногда лучше, чем фотографии, сделанные 
вертикально, позволяют представить себе наклон местности. Вскоре Радль подает 
знак тянуть его обратно. Лицо у него буквально синее от холода. 

- Первого, кто мне еще будет говорить о прекрасном итальянском солнце, я просто 
задушу, - ворчит он, клацая зубами. 

Возвратившись в кабину пилотов, мы напяливаем на себя спасательные куртки и 
даже накрываемся огромными листами масленой бумаги, которые валяются в углу. 
Затем я даю пилоту подробные указания: спуститься до высоты примерно 1500 
метров и возвращаться, но взять такой курс, чтобы несколько сместиться к северу 
и достичь Средиземного моря немного севернее Рима. Затем направление на 
аэродром бреющим полетом. 

Четверть часа спустя мы можем убедиться, что эта предосторожность, вероятно, 
спасла нам жизнь. Мы только что добрались до побережья, солнце заливает светом 
полностью застекленную кабину; сидя рядом с пилотом, я рассеянно созерцаю 
пейзаж. И когда совершенно случайно бросаю взгляд налево, в направлении 
Сабинских гор, то не верю своим глазам: с юга плотными рядами к Фраскати 
приближаются самолеты, несомненно, вражеские. Схватив очки, я вижу, как они 
сбрасывают бомбы, и те сыплются на город, точно над нашим штабом. Затем первая 
волна удаляется, и появляются две другие, чтобы тоже освободиться от своего 
смертоносного груза. Только в этот миг мы понимаем, что если бы не мой приказ 
сделать небольшой крюк к северу, то мы бы оказались в самой гуще союзнических 
эскадрилий, где наш разведывательный самолет был бы практически беззащитен. И 
те истребители, что сопровождали бомбардировщики, не обнаружили нас лишь потому,
 что мы летели на бреющем полете. 

Несколько минут спустя мы приземляемся живыми и невредимыми. Прибыв в Фраскати, 
мы попадаем в полнейший хаос. Дом, в котором находится штаб генерала Штудента, 
оказался нетронут, но от нашего остались одни развалины. Когда мы желаем туда 
проникнуть, один офицер предупреждает нас, что сквозь дом пролетели две бомбы 
замедленного действия и ушли в глинобитный пол погребов, и теперь они могут 
взорваться в любой момент. Однако в спальне мы оставили важные бумаги, 
содержащие как раз результаты наших расследований. И мы взбираемся по обломкам, 
перешагиваем через балюстраду нашей лоджии, нам удается несмотря на беспорядок, 
царящий в комнате, обнаружить наши досье. Несколько мгновений спустя мы уже 
снова на улице. 

Жертвы среди гражданского населения, должно быть, были очень велики. Однако 
почти все немецкие службы избежали разрушения. Наши военные уже ремонтируют 
телефонные линии, которые, надо сказать, сильно повреждены. У меня же нет 
времени задерживаться; я должен срочно отправиться в Рим для встречи с 
несколькими итальянскими офицерами, которые, по моим сведениям, намереваются 
освободить дуче. Естественно, я хочу узнать их планы, чтобы мы с ними друг 
другу не помешали. 

Уже через несколько минут разговора я убеждаюсь, что хотя эти молодые люди и 
выказывают похвальный энтузиазм вместе с очень серьезной решимостью, их 
приготовления продвинулись совсем не так далеко, как наши. Когда я прощался с 
этими "заговорщиками", уже почти наступила ночь, а я должен еще пересечь весь 
Рим, чтобы встретиться с Радлем, который ждет меня в конторе одной немецкой 
службы. Веду машину медленно, поскольку на всех улицах царит непривычное 
оживление. Люди толпятся вокруг уличных громкоговорителей, и, выехав на 
Виа-Венето, я вынужден двигаться со скоростью пешехода. Одно сообщение, 
доносящееся из громкоговорителей, приветствуют шумными возгласами, я слышу 
крики: "Да здравствует король!"; целуются женщины; собравшиеся в кучки люди 
что-то страстно обсуждают. Меня это все более интригует, и, остановившись, я 
задаю вопрос прохожему, который сообщает мне катастрофическую новость: Италия 
сложила оружие. 

Конечно, мне известно, что положение наших войск на полуострове стало 
критическим. По правде говоря, мы все ожидали этой капитуляции, но никто не 
думал, что она придет так скоро. Во всяком случае, это событие задержит 
выполнение моей миссии - задержит или даже сделает ее невыполнимой. 

Несколько дней спустя я узнаю, что генерал Эйзенхауэр предвосхитил события, 
объявив итальянскую капитуляцию в тот же самый день, но еще в 18 часов 30 минут 
по радио Алжира. Тем самым он поставил правительство Бадольо перед свершившимся 
фактом, по крайней мере в том, что касалось точного часа прекращения боевых 
действий. С другой стороны, союзники назначили высадку в Салерно на ночь с 8 на 
9 сентября, и они уже не могли изменить эту дату. Эта операция должна была 
облегчить задачу нового "союзника", удерживая основную часть немецких войск 
вокруг Салерно. Согласно донесениям наших разведывательных служб, мы даже 
предполагали, что союзнический штаб предполагал высадку авиационного десанта в 
Риме, и такая операция поставила бы наши слабые силы в по меньшей мере 
неприятное положение. Таким же образом массированная бомбардировка Фраскати 
была условлена во время переговоров между представителями Бадольо и