В едином порыве мы застыли, головы повернулись в сторону двери. И вот я 
переживаю незабываемое мгновение: появляется человек, который больше, чем любой 
другой государственный деятель, решительно повернул судьбу Германии, мой 
господин, которому я безраздельно предан уже много лет и которому я абсолютно 
доверяю. Какое странное ощущение солдата, внезапно представшего перед своим 
главнокомандующим! (Я полагаю, что в тот момент, когда пишу эти строки, более 
поздние чувства смешиваются с теми, менее точными и менее связными, что мой 
мозг смог зарегистрировать в тот момент.) 

Подойдя размеренным шагом, фюрер приветствовал нас, вскинув руку тем 
характерным жестом, который мы так хорошо знали по газетным фотографиям. Одет 
он был очень просто: мундир офицера вермахта без знаков различия, белая сорочка 
и черный галстук. На левой стороне мундира я различил Железный крест I степени, 
награду великой войны, и черную нашивку за ранение. 

Пока гаупштурмфюрер СС представлял офицеров на другом краю нашего строя, я не 
мог рассмотреть фюрера так хорошо, как того желал. Нужно было сдерживать себя, 
чтобы не сделать шаг вперед, ибо я не хотел упустить из вида малейший его жест. 
Сначала я только слышал его деловой голос, задававший короткие вопросы. 
Особенный тембр этого голоса был мне уже хорошо знаком из радиопередач. Но я с 
удивлением обнаружил в нем мягкую и немного протяжную интонацию, которая 
придавала некий шарм его австрийскому акценту. Какой странный каприз 
человеческой природы, подумал я. Этот человек, которого слушают миллионы, 
который хотел бы олицетворять собой в глазах общества идеал прусского духа, не 
может скрыть своего происхождения, хотя давно уже и не живет на родине! 
Сохранил ли он в себе что-нибудь от миролюбивой приветливости австрийцев? 
Остался ли он подвержен зову сердца? Затем я опомнился! "Господи, что за 
неуместные вопросы, совершенно праздные мысли в такой момент!" 

Другие офицеры уже кратко представились. Теперь Адольф Гитлер стоял передо мной.
 Когда он протянул мне руку, я сконцентрировался на единственной мысли: "Только 
без чрезмерной угодливости". Несмотря на волнение, мне удалось кивнуть головой 
почти идеально с точки зрения военной этики, то есть коротко и сухо. Затем я 
кратко сообщил место рождения, где учился, этапы моей жизни офицера резерва и 
мое настоящее положение. Пока я говорил, фюрер смотрел мне прямо в глаза своим 
знаменитым взглядом, наполненным непреодолимой силой. 

Затем Адольф Гитлер отступил на шаг и резко задал первый вопрос: 

- Кто из вас знает Италию? 

Я один ответил утвердительно: 

- Я два раза был в Италии перед войной, мой фюрер. Я проехал на мотоцикле до 
Неаполя. 

Сразу же последовал второй вопрос, опять ко всем нам: 

- Что вы думаете об Италии? 

С растерянным видом, поколебавшись, офицеры начали отвечать, с трудом подбирая 
слова: 

- Италия... партнер по "оси"... наш союзник... подписала Антикоминтерновский 
пакт... 

Наконец моя очередь. 

- Я австриец, мой фюрер. - сказал я просто. 

Я действительно считал этот ответ достаточным, чтобы выразить мою точку зрения. 
Всякий истинный австриец глубоко переживает потерю Южного Тироля, самого 
прекрасного района, который у нас когда-либо был. 

Гитлер долго и задумчиво (по крайней мере, мне так показалось) на меня смотрел, 
потом сказал: 

- Все могут идти. А вы, гаупштурмфюрер СС Скорцени, останьтесь. Я хочу с вами 
поговорить. 

И вот мы одни. Фюрер по-прежнему стоял передо мной. Роста он был ниже среднего, 
плечи немного сутулились. Когда он со мной говорил, он был весь в движении. 
Жесты его были короткими и сдержанными, но, однако, они имели огромную 
убеждающую силу. 

- У меня для вас есть задание чрезвычайной важности. - начал он, Муссолини, мой 
друг и наш верный соратник по борьбе, был вчера предан своим королем и 
арестован своими собственными соотечественниками. Я не могу, я не хочу бросить 
в момент самой большой опасности величайшего из всех итальянцев. Для меня дуче