находились мы сами? Удерживали бы мы сегодня во всем «великолепии» свои 
позиции? Те, кто послал сюда воевать этих румын, – глупцы и зазнавшиеся типы, 
считающие, что они все еще всесильны и могут выйти из любого положения. Лучше 
бы они хоть дали румынам современные противотанковые орудия вместо парочки 
жалких 37-миллиметровых пушчонок! Может, тогда сегодня все выглядело бы иначе. 
Но так во всем! Мы, немцы, – венец творения и господа всего сущего, мы одни – 
хорошие солдаты, мы – все и вся! А другие зачем существуют? Для спокойных 
участков фронта, для затычки брешей, как фарш для котлет. Для этого они 
сгодятся! Да, нам они как раз кстати. Вместо снарядов больших калибров 
подкинем-ка пять-шесть «Рыцарских крестов» их командирам, опубликуем в газетах 
фотографии с длинными комментариями – все это, конечно, для них весьма 
привлекательно. Тут все средства хороши: ведь нам нужны солдаты!

На них у нас глядят свысока – правда, с некоторыми различиями. Совершенно 
презирают румын наши штабы. Мы, остальные офицеры, тоже не очень-то высоко их 
ставим, потому что на них нельзя твердо положиться. А наши солдаты даже немного 
сочувствуют им – если после трех лет войны еще вообще можно говорить о подобных 
душевных движениях – и во всяком случае испытывают к ним что-то вроде жалости. 
Но какое воздействие окажет все это на румын? Ведь эти крестьянские парни 
наверняка заметили, что в германском вермахте мнение простого солдата ровным 
счетом ничего не значит. Они знают, что решающее значение имеет отношение 
штабов, что эти штабы выражают официальную точку зрения. А она гласит: румыны – 
солдаты второго сорта, но они нам нужны.

Своим высокомерием, глупостью и чванством мы оскорбляем других и вызываем 
ненависть к нашему народу. Однако ненависть и страх – плохая основа для 
братства по оружию, которое так необходимо здесь. на передовой, А мы еще 
удивляемся, что иностранные дивизии плохо воюют! Только и слышишь вокруг «эти 
дерьмовые солдаты», «лавочные душонки», «макаронники», «трусливый сброд»! Но 
только очень немногие задумываются над тем, что они, эти солдаты, вообще не 
знают, за что воюют, а это лишает их боевого духа и наступательного порыва, 
рождает в них безразличие. Наверно, достаточно дать этим народам цель, за 
которую стоит положить жизнь свою, и они станут драться как львы. Но разве мы 
дали им такую цель?

Оба румынских солдата нажимают на еду. Мы даем им оставшиеся ломти хлеба, пару 
кусков колбасы и немного джема. Масла у нас нет у самих, но миска супа найдется.
 Он уже чуть прокис, но им и он по вкусу. Голод – лучший повар, он облагородит 
даже самую жидкую похлебку. Лишь бы была. А если ее нет, голод шарит по 
мусорным ведрам, склоняется над кучами картофельных очистков и обглоданных 
костей, принюхивается под чужими дверями, у землянок, у каждого блиндажа, 
откуда пробивается свет.

Угостить певцов как следует я не могу: паек слишком мал. Наши запасы уже 
подходят к концу. А то, что выдают ежедневно, мы съедаем сами: 100 граммов 
конины, 15 граммов гороха, 150 граммов хлеба, 3 грамма масла, 2 грамма жареного 
кофе и еще 100 граммов конского мяса на ужин. К этому добавляются три сигареты, 
две палочки леденцов и, если посчастливится, иногда плитка «Шокаколы» и клякса 
джема. Картофель, овощи, мясные консервы, колбаса. сыр, мука, пудлинговый 
порошок, сахар, соль, пряности, спиртные напитки – все это стало понятием, 
потерявшим для нас всякую реальность. Это предметы воспоминаний, которые лишь 
обременяют память и, аппетит. И все-таки по сравнению с тыловыми службами нам 
еще ничего. Теперь введены две нормы питания: для подразделений на передовой, 
до штабов батальонов включительно, и другая, начиная с командира полка, – воля 
солдат, находящихся позади. Еда считается чуть ли не на миллиграммы, а ремень 
затянут до предела. У нас пока положение сносное, так как повар в предыдущие 
недели немного сэкономил, а кроме того, мы забили обозных лошадей. Вот почему 
мне удается сегодня немного подкормить нежданно забредших «гостей». Они смотрят 
на меня с благодарностью, а когда получают по сигарете, лица их просто светятся 
от счастья.

Пользуюсь моментом порасспросить о службе в их роте. Они горько жалуются.

Узнаю, что Попеску не случайно орудовал сегодня у котла полевой кухни, это он 
делает изо дня в день. Сам распределяет сухой паек, сам варит, сам выдает еду. 
У него тут есть своя особая система. Прежде всего наполняются котелки офицеров 
– мясом и бобами, почти без жидкости. Потом очередь унтер-офицеров. Они 
вылавливают из котла остатки гущи. А все, что остается, – теплая безвкусная 
вода идет рядовым. Таково правило. О том, чтобы оно строго соблюдалось, 
заботится сам Попеску – румынский боярин.

Взамен недостающей еды побои. В румынской армии еще не отменены телесные 
наказания. Даже за малейшую провинность проштрафившегося кладут на скамейку и 
секут. От этого старого метода не отказались даже сейчас, после суровых боев и 
панического отступления. Солдат все равно получит свою порцию побоев – неважно, 
раненый он или больной, обмороженный или даже подвергшийся ампутации. Мне ясно, 
что боевой дух солдат от этого не поднимается, лишь усиливается ненависть к 
офицерам. Ну, это дело я изменю хотя бы в подчиненных мне двух ротах. И 
немедленно. Тот, кому суждено сложить здесь свою голову, не должен подвергаться 
побоям!