– Господин капитан, русские! На дороге позади нас, всего метрах в двухстах!

Передо мной унтер-офицер Нойхойзер, он докладывает едва переводя дыхание. У 
него имелся приказ с наступлением темноты доставить на передний край боеприпасы 
и мины.

– Прямо на дороге, около большой воронки, нас накрыли сильным артиллерийским и 
автоматным огнем. Русские пробрались между дырами в заборе и кучами кирпича. 
Кауфмана тяжело ранило, Фридриха тоже.

Не может быть! Неужели русские где-то прорвались и теперь действительно у нас в 
тылу? Но я узнал бы об этом раньше. Кроме того, ведь не было слышно огневого 
боя. Чтобы выяснить обстановку на местности, посылаю Рембольда с четырьмя 
солдатами,

Звоню соседям, они ничего не знают. На нашем участке пока все еще спокойно, и я 
начинаю подозревать, что моим людям просто померещилось со страху. Но выстрелы 
сурово и неумолимо опровергают это предположение. Двое саперов ранены: один – 
смертельно, другой в ногу – прострелена щиколотка. Об этом по приказу врача 
докладывает обер-фельдфебель Берч.

Войдя в санитарный блиндаж, расположенный рядом, я вижу лежащего на носилках 
Фридриха, лицо у него желто-серое, землистое. Ему только что сделали перевязку, 
от мундира и брюк одни лохмотья, висящие на стене. Рука, которую он мне 
протягивает, покрыта бурыми пятнами запекшейся крови. У бедного парня ко всему 
еще и прострел легкого. Пока я говорю с врачом, мой пес Ганнибал, с которым я 
не расстаюсь, прыгает к раненому. Рука Фридриха ложится на маленькое существо и 
медленно гладит его мягкую шерсть. Малыш воспринимает ласку с доверием и лижет 
руку раненого. Суровое, запавшее лицо Фридриха проясняется, в глазах появляется 
блеск, серые губы растягиваются в улыбку. Может, он вспомнил сейчас о своей 
собаке и мысли его теперь обращены к дому, к матери, жене и ребенку. Он ощущает 
в своей слабеющей руке маленький комочек жизни, который льнет к нему и 
согревает его. Смерть, которая минуту назад уже протянула к нему свою костлявую 
лапу – он еще чувствует прикосновение ее холодных пальцев, – теперь отступила. 
Ее прогнал маленький песик.

Через полчаса возвращается Рембольд. Да, действительно русские в нашем тылу! 
Они засели севернее дороги, между развалинами домов и в подвалах. Связь с нами 
по этой дороге теперь под постоянной угрозой. Русские ведут ружейно-пулеметный 
огонь по каждому замеченному на дороге движению, по машинам с боеприпасами, 
подносчикам пищи, продвигающимся вперед группам. По оценке Рембольда, 
противника там до роты. Как я думаю, они проникли сюда по канализационным 
трубам.

У меня еще есть телефонная связь с соседями, с артиллерией и штабом дивизии. 
Там сначала не верят, потом становятся возбужденными, нервничают. Поспешно 
стягиваются силы, резервные и тыловые подразделения. Они должны окружить 
просочившегося противника и зажать его, пока контратака не восстановит 
положение. Начало операции завтра на рассвете. Для нее выделяется Рембольд со 
своими людьми и пехотная рота майора Шухардта – нашего соседа. Командовать 
приказано мне. На время атаки Франц один должен удерживать наши позиции с 
фронта.

Весь вечер и всю долгую ночь противник ведет сильный артобстрел. Небо гремит 
канонадой, все в блиндаже дрожит, гаснут коптилки. Снарядные осколки разрывают 
в клочья все, что встречается им на пути: связных, которые под покровом темноты 
перебегают из укрытия в укрытие, сменяющиеся посты и группы силой до отделения, 
высланные с целью подкрепить оборону боеприпасами и оружием. А в промежутках, 
когда смолкают орудия, бьющие с того берега Волги, слышен шум боя в нашем тылу 
– это сжимают прорвавшегося противника. Хотя город грохочет на все лады, хотя 
гром стоит такой, что глохнут уши и раскалывается голова, я чувствую облегчение.
 Утренний кошмар исчез. Теперь все ясно. Мы знаем, на каком мы свете, знаем, 
какова сила противника и что мы можем противопоставить ему завтра.

Деловые разговоры, приходы и уходы заполняют ночь. Новые данные о противнике 
изменяют приказы: стучат ящики с боеприпасами и оружием, прибегают с 
донесениями солдаты, каждые пять минут жужжит телефон.

– Алло, «Тайный советник», «Тайный советник», «Тайный советник»! Это «Тайный 
советник»? Вызывает «Волга», вызывает «Волга»! Прошу к аппарату командира 
«Тайного советника». У телефона? Передаю трубку.

Надо преодолеть и еще одну трудность. Артиллерия отказывается вести огонь по 
такому миниатюрному котлу. Она не питает столь большого доверия к точности 
своих стволов и боится, как бы при чрезмерном рассеивании не нанести потерь 
собственным частям. Командиры батарей того же мнения, что и командиры 
дивизионов, – отказ общий. После долгих переговоров и уговоров находится 
наконец одна батарея мортир, которая решается, несмотря на незначительный 
размер цели, поддержать нас своим огнем, но только помощь эта ввиду нехватки