– Чем вызвано это бегство? Страшная картина.

– Русские там, русские там, русские там!

Он показывает рукой на запад, на северо-запад и на север и хочет идти восвояси, 
другой седок на лошади уже зовет его.

– Но там же впереди должны быть еще немецкие войска! Разве вы не хотите драться 
вместе с ними? Ведь дело идет и о вашей голове!

– Мы довольно воевать за Гитлер! Гитлер капут. Все капут.

Пытаюсь втолковать ему по-хорошему. Он с издевкой смеется, стучит себя 
указательным пальцем по лбу и круто поворачивается:

– Ты ехать к черту!

С меня хватит. Даю команду ехать дальше. Слова ни к чему. Причины их поражения 
налицо – и материальные, и моральные. Но в военном отношении разбитые дивизии – 
бремя, и больше ничего. Лучше воевать одним, не имея соседей ни справа, ни 
слева, лучше открытые фланги! По крайней мере хоть знаешь, на что можешь 
рассчитывать.

Я рад выбраться из этого кошмара. Но через несколько километров нам снова 
встречается группа. И снова мимо нас плетутся еле движущиеся живые тени с 
открытыми и закрытыми глазами. Им все равно, куда приведет их эта дорога. Они 
бегут от войны, они хотят спасти свою жизнь. А все остальное не играет никакой 
роли.

Румынский полковник откровенно говорит мне, поправляя пропитавшуюся гноем 
повязку на голове:

– С моими солдатами больше ничего не сделаешь. Они не подчинятся никаким 
приказам, я-то их знаю. Через неделю они, возможно, преодолеют это состояние. 
Но до тех пор я практически не имею над ними никакой командной власти.

Такое впечатление сложилось и у меня. Поистине, «разбито войско в пух и прах». 
Эти слова звучат здесь вполне уместно. Для художника, желающего рисовать 
отступление, тут жив«я натура, растянувшаяся на многие километры

Растерзанные и растрепанные колонны исчезают в лабиринте снежных лощин Теперь 
все наше внимание поглощено движением вперед. Перед нами в снежной пустыне 
возникает большое село, а слева остается небольшая деревня. За селом холм 
поднимается метров на сорок, за ним ничего не видно. На высоте отчетливо 
заметно движение. Смотрю в бинокль. Это немцы. Еще немного, и мы уже едем между 
глиняными и деревянными домами по улице села. На дороге стоит группа военных, 
двое из них оживленно жестикулируют. Сейчас спрошу их, как называется этот 
населенный пункт. Останавливаюсь и в одном из них узнаю Маркграфа, спорящего с 
каким-то тыловым унтер-офицером:

– А я вам говорю, что взорвете не раньше, чем мы заберем отсюда все, что нам 
нужно! По мне, будь у вас приказ хоть от кого угодно. Мне наплевать! Здесь 
приказываю я.

Маркграф поворачивается к худым лицам, окружающим его.

– За дело! Очищайте лавочку до дна и переносите в этот дом. Только быстро, 
чтобы он успел выполнить свое задание. А ну берись!

Толпа бросается туда, а я вылезаю из машины и подхожу к Маркграфу. Он смеется:

– Ты как раз вовремя. Только что явился сюда этот тип и сунул мне под нос 
приказ: немедленно взорвать продовольственный склад в Суханове.

– Так это и есть Суханове?

– Слушай дальше! Там стоят ящики с мясными консервами, Шоколадом, печеньем, 
сигаретами и прочими вещами, которых мы уже много месяцев не получаем. И 
огромное количество шнапса! Пойми меня правильно: этот тип хочет взорвать все 
это на воздух, не дав нам ни шиша. Пытаюсь с ним договориться, а он грубит и 
говорит что-то насчет мародерства. Ну, раз уговоры не помогают, пришлось 
пригрозить. Идем, а то совсем закоченеем.

Мы входим в полутемное помещение склада. Там есть все, что только может 
пожелать солдатское сердце. Тут уже хозяйничают солдаты противотанковой части. 
В поте лица своего вытаскивают ящики и выкатывают бочки. Один прямо на ходу 
пробует кюммель{26}. Искать долго не приходится, так как все на виду. 
Засовываем в карманы плитки шоколада и идем дальше. Несколько сот метров, и мы 
у цели. Франц остается с нами, а Эмиг и Гштатер отправляются в дом, где