удерживать новую позицию любой ценой. Майор Добберкау, командир батальона полка 
Роске (вернее, полка, которым командовал Роске, так как тот занял должность 
Гартмана и только что произведен в чин генерала), получил от командования армии 
приказ занять новую линию фронта вдоль железнодорожной насыпи. Там обороняются 
только несколько больных и еще немного солдат, которых из-за отсутствия места 
не взяли в лазарет. Остальных майору придется самому разыскивать по подвалам. У 
нас с пополнением, которое необходимо для удержания наших позиций, дело тоже не 
лучше. Нам тоже указывают на необходимость использовать какие-то неохваченные 
людские резервы.

Около полудня я вместе с Ленцем спускаюсь в первый позади лежащий подвал. 
Вытянутое здание находится метрах в пятидесяти сзади нас. Гробовая тишина царит 
здесь, внизу, и все-таки тут должны быть люди. Распахиваю дверь. Светлое 
помещение. Лежащий снаружи снег через грязные оконные стекла отбрасывает отсвет 
на несколько десятков человек, спящих на полу в своих серых свитерах или же в 
расстегнутых мундирах. Солома, неструганые доски и снятые с петель двери служат 
им постелями. По оторванному и держащемуся только на одной пуговице погону 
опознаю среди них лейтенанта на вид лет тридцати. Немытый, на лицо падают 
светлые пряди, волосы над отмороженными ушами в диком беспорядке. Он 
приподнимается на локте.

– Что вы здесь делаете? – спрашиваю я.

Сначала он ничего не отвечает. Его полуоткрытые, устремленные на меня глаза 
смотрят тупо. Вместо ответа он поворачивается ко мне правым плечом: вместо руки 
обрубок, рукав свитера пуст. Калека. На свои вопросы я узнаю: ему двадцать лет, 
вот уже четыре дня он находится здесь, внизу, и с тех пор ел только один раз. 
Это было в последнюю ночь: двое солдат нашли сброшенное продовольствие и 
притащили сюда. Колбасу, хлеб и консервы сейчас же разделили и тут же съели. Ни 
один человек о них не заботится. Все солдаты здесь раненые.

В соседнем помещении абсолютно то же самое. Мне отвечают безумным смехом, 
сдержанной яростью, взрывами гнева или вообще не отвечают в зависимости от 
состояния и темперамента. Здесь нет никого, у кого не было бы хоть одной раны, 
из-за которой в нормальной обстановке его отправили бы в госпиталь.

– А этот, вон там? – указываю я на одного неподвижно лежащего солдата.

– Умер еще вчера.

Говорящий смотрит на меня так, как будто это само собой разумеется – лежать на 
трупах товарищей.

Так вот он, наш запасной полк, вот он, неисчерпаемый резерв 6-й армии! Эти 
солдаты тоже когда-то шагали вместе с нами в строю, сражались вместе с нами. У 
них не осталось теперь ни здоровья, ни человеческого достоинства. И я должен 
манить их на передовую обещанием горячего супа только затем, чтобы они 
побыстрее нашли свой конец, а сами мы отсрочили, может быть, на день свою 
неминуемую гибель!

Во второй половине дня я направляю донесение о недостаче людей и прошу 
подкрепления. Оно необходимо крайне срочно, так как новая линия фронта все еще 
не закреплена. Возможно, рано утром последует крупная русская атака с запада, и 
этот фланговый удар опрокинет нас. Поэтому я высылаю разведгруппу из шести 
человек. Хочу знать, что происходит справа от меня.

Но прежде чем я узнаю это, суровая действительность срывает все намерения и 
комбинации. Неожиданно перед соседним зданием, где еще недавно находился 
командный пункт Вульца, появляются шесть Т-34. Два занимают позицию по углам, а 
два въезжают во двор. Сидящая на них пехота спрыгивает, и танковые пушки уже 
бьют по развалившейся стене, так что снаряды рвутся по другую ее сторону.

Один эпизод еще больше затягивает закономерный ход событий. У въезда во двор 
появляется Вульц со своим штабом из пяти человек. У каждого в руках карабин, у 
каждого по одной обойме. Тридцать выстрелов сделаны быстро. С непокрытой 
головой и так же спокойно, как появился, генерал вновь исчезает в здании, 
остальные за ним. Никто не может даже пальцем пошевельнуть ради спасения 
командующего нашим южным фронтом, так как русские танки не дают двинуться. 
Наконец стрельба в непосредственной близи стихает, двое русских идут вслед за 
Вульцем и через несколько минут выводят его на улицу. Ему указывают место на 
броне танка, кладут и его багаж. Затем вся танковая колонна гуськом уходит на 
запад.

Из этого мы сделали для себя вывод: устраивать КП прямо на улице слишком 
заметно. Поэтому мы у перемещаем свой КП. Располагаемся в огромном здании с 
двумя флигелями – это так называемый Охотничий парк. Здесь я, хотя и с большим 
запозданием, получаю донесение от высланной разведгруппы.

Возвратились только двое – двое из шестерых, но оба сияют от радости и несут в 
руках и под мышками хлеб. Килограммов двадцать, быстро прикидываю я. Один