снова. Роско Тернер приносит мне листовку по случаю своего успешного 
беспосадочного полета через весь континент. У нее черно-красно-желтая кайма, 
написана от имени предполагаемых дезертиров и адресована солдатам в окопах. Это 
последняя из его запаса, он забыл сбросить ее на меня в 1918 году.

В сумерках я приземляюсь на нашем аэродроме. Мы проводим ночь на земле, спим 
под нашими самолетами. Нас поднимают на рассвете. Танки идут! Ночью привезли 
горючее и боеприпасы. Мы договариваемся о секторах патрулирования и взлетаем. Я 
вижу их между Бапаумом и Аррасом. Перед ними поднимается дымовая завеса и под 
ее прикрытием они ползут по плоской травянистой равнине. Их пятнадцать, могучие 
стальные черепахи. Они ползут, ползут, ползут. Они уже миновали передовые 
немецкие позиции… вторую линию… они продолжают катиться к нам в тыл. Мы 
пикируем, стреляем из всех пулеметов, карабкаемся вверх и снова пикируем. 
Никакого результата. Как будто дятел стучит в железную дверь. Немецкая пехота 
отошла за железнодорожную насыпь на линии Бапаум-Аррас. Она поднимается над 
заболоченными лугами как крепостная стена из балластного камня высотой метра 
четыре. Оттуда их пулеметы стреляют куда -то в дымовую завесу, похожую на пар в 
прачечной. Без остановки и без всякой пользы. Черепахи продолжают ползти. Одна 
из них только что достигла насыпи, она неуклюже влезает на склон и катится 
вдоль путей. Я вижу как наши солдаты бегут, оставляют позиции, волокут за собой 
пулеметы. Они исчезают за неровностями земли и в канавах, наполненных водой. 
Танк медленно карабкается вдоль железнодорожной насыпи, стреляя им вслед. 
Сейчас я смогу зайти на него сбоку. Я лечу на высоте всего нескольких метров, 
захожу справа, проношусь над ним, поворачиваю, захожу еще раз. Я так близко, 
что могу сосчитать заклепки на его стальных плитах. Вижу даже размытый 
клеверный лист у него на боку, то ли символ удачи, то ли полковую эмблему. Я 
вновь проношусь над ним, так низко, что мои колеса почти касаются верхушки 
орудийной башни. Я разворачиваюсь и захожу на него снова. Пользуясь этой 
тактикой я нейтрализую другие танки. Если они будут стрелять в меня, то попадут 
в него. После пятой атаки я замечаю первые результаты. Танк неуклюже ползет к 
краю насыпи. Он хочет отойти и спрятаться за дымовой завесой. Я не позволяю ему 
скрыться из поля зрения и следую за каждым его движением. Осторожно он 
переваливает через край насыпи. Вот почти половина его стальной туши задрана в 
воздух. В следующий момент он скатывается по склону и переворачивается на спину,
 беспомощный как упавший жук. Я захожу на него сверху, стреляя в легко 
бронированное дно. Гусеницы все еще вращаются. Правая соскочила с направляющего 
колеса и то высовывается вперед, как рука моллюска, то прячется назад. Танк 
сейчас лежит неподвижно, как мертвый, но я продолжаю стрелять. Люк со стороны 
орудийной башни открывается. Из него выползает человек, с трудом встает и 
поднимает руки вверх, его лицо – в крови. Я так близко, что все это ясно вижу. 
Но я больше не могу стрелять. Я использовал все боеприпасы до последнего 
патрона.

Я возвращаюсь на взлетную полосу, меняю пулеметные ленты и возвращаюсь. Все это 
длится не более двадцати минут. Но танк мертв. Он черен и неподвижен. Рядом с 
ним лежат три человека. Британские медики уже побывали здесь какое-то время 
назад. Они вытащили мертвых и положили их там. Я надеюсь, что их похоронит 
следующий обстрел. Наступает ночь. С травы поднимается туман. Танковая атака 
отбита. Остановлена на линии Бапаум-Аррас. Взволнованный голос в телефонной 
трубке: «У нас только что сбиты два аэростата. Вражеская эскадрилья все еще 
кружит над нашими позициями.» Мы тот час взлетаем, все исправные машины 
четвертого звена. Мы направляемся к Брийе на высоте около одно километра. Под 
нами цепь немецких аэростатов, прямо над нами – британская эскадрилья, пять S. 
E. 5. Мы остаемся под ними и ждем их следующей атаки. Но они медлят и, похоже, 
избегают боя. Неожиданно один из них стрелой проносится мимо меня по 
направлению к аэростатам. Я иду за ним. Это их командир. Я вижу узкий вымпел на 
боку. Я иду вниз, вниз, вниз. Ветер свистит в ветровом щитке. Я должен 
настигнуть его, не дать ему подойти к аэростатам. Слишком поздно! Тень его 
самолета проносится по туго натянутой коже аэростата как рыба по мелководью. 
Наружу выбивается маленький голубоватый язычок пламени и медленно ползет по 
боку. В следующий момент фонтан огня выбрасывается там, где всего лишь 
мгновение назад желто-золотой мешок плыл в шелковистом солнечном сиянии. 
Немецкий Фоккер набрасывается на англичанина, и вот уже второй, меньший по 
размерам огненный шар появляется рядом с первым, большим, немецкий самолет 
ударяется о землю, окутанный дымом и пламенем. Делая крутой вираж, англичанин 
пикирует почти вертикально. Солдаты, обслуживавшие кабель аэростата разбегаются 
в разные стороны, но S. E. 5 уже выровнялся и несется на запад над самой землей.
 Он так низко, что машина сливается со своей тенью. Но я уже повис на его 
хвосте и начинается дикая гонка всего в трех метрах над землей. Мы 
перепрыгиваем через телеграфные столбы и огибаем деревья. Могучий прыжок над 
шпилем церкви в Марекуре, но я лечу за ним как приклеенный. Я не собираюсь его 
отпускать. Главная дорога на Аррас. Обсаженная зелеными деревьями, она тянется 
через ландшафт как зеленая стена. Он летит справа от деревьев, я – слева. 
Каждый раз когда между деревьями разрыв, я стреляю. Вдоль дороги, на лугу, 
укрепилась немецкая пехота. Хотя я у него на хвосте, он начинает стрелять в них.
 Это его ошибка.

В этот самый момент я перепрыгиваю через верхушки деревьев – нас разделяет не 
больше десяти метров – и выпускаю очередь. Его машина трясется. Ее кидает из 
стороны в сторону. Сваливается в штопор, касается земли, отскакивает снова как