Если  всего  несколько  месяцев  назад  меня  вдохновляла   перспектива
создавать проекты зданий и осуществлять их, то теперь я был полностью втянут
в его орбиту, я безоговорочно и бездумно сдался на его милость, я был  готов
ходить  за  ним  по  пятам.  При этом  он,  по  всей  видимости,  хотел лишь
подготовить  меня к блистательной  карьере архитектора. Десятилетия спустя я
прочитал  в  Шпандау  у  Кассирера  его   замечание   о  людях,  которые  по
собственному побуждению отбрасывают высшую  привилегию людей быть суверенной
личностью. 1 < >
     Теперь я был одним из них.
     Две смерти  в 1934 г. стали для Гитлера  заметными событиями в личной и
государственной сферах. После тяжелой  болезни,  длившейся несколько недель,
21  января   умер  архитектор  Гитлера   Троост;  а   2  августа   скончался
рейхспрезидент   фон  Гинденбург,   смерть  которого  открыла  ему   путь  к
неограниченной власти.
     15  октября 1933  г.  Гитлер участвовал  в торжественной закладке "Дома
Немецкого   Искусства"  в  Мюнхене.  Он  забивал  памятный  кирпич   изящным
серебряным  молоточком,  эскиз к  которому специально  к  этому  дню  сделал
Троост. Но молоток разлетелся на куски. И  вот, четыре месяца спустя, Гитлер
сказал нам:  "Когда молоток  сломался, я тут же подумал: это плохая примета!
Что-нибудь случится!  Теперь мы знаем, почему молоток  сломался:  архитектор
должен был умереть". Я был свидетелем многих примеров суеверности Гитлера.
     Для меня смерть  Трооста тоже означала  тяжелую  утрату. Между нами как
раз  начали  складываться  более близкие отношения,  много обещавшие  мне  в
человеческом  и  одновременно  в профессиональном смысле. Функ, бывший  в то
время  госсекретарем у  Геббельса, имел другую точку  зрения: в день  смерти
Троста я встретил его  в приемной  его  министра с длинной сигарой и круглым
лицом: "Поздравляю! Теперь Вы первый!"
     Мне было двадцать восемь лет.


Глава 5

                 Архитектурная гигантомания
     Какое-то  время  было похоже, что  Гитлер  сам  хочет  руководить  бюро
Трооста.   Его  беспокоило,  что  дальнейшая   работа   над   планами  будет
осуществляться  без должного проникновения в замыслы покойного. "Лучше всего
мне взять в свои руки", -- говорил он.  В конце концов это намерение было не
более  странным,  чем  когда  он позднее решил  взять  на себя  командование
сухопутными войсками.
     Без  сомнения,  он  в  течение  недель играл  мыслью о том, чтобы стать
руководителем слаженно работающего ателье. Уже по дороге в  Мюнхен он иногда
начинал готовиться к  этому, обсуждая строительные проекты или делая эскизы,
чтобы  несколько  часов спустя сесть за стол настоящего руководителя  бюро и
поправлять  чертежи.  Но   заведующий  бюро,  простой  честный  мюнхенец   с
неожиданным  упорством встал на защиту дела Трооста, не обращал  внимания на
поначалу очень подробные предложения Гитлера и сам делал лучше.
     Гитлер проникся доверием к  нему и  вскоре  молча  отказался  от своего
намерения; он признал компетентность этого человека. Через какое-то время он
доверил ему и руководство ателье и дал ему дополнительные задания.
     Он  сохранил  и  свою привязанность  к  вдове  умершего  архитектора, с
которой  его издавна  связывали узы дружбы.  Она была женщиной со  вкусом  и
характером, часто отстаивавшая свои своевольные взгляды с большим упорством,
чем  некоторые мужчины,  обладающие  властью  и окруженные почетом. В защиту
дела  своего  покойного мужа она  выступала с  ожесточением  и порой слишком
резко,  и поэтому многие  ее боялись. Она  боролась  против Бонаца, имевшего
неосторожность  выступить  против троостовой  концепции  мюнхенской  площади
Кенигсплатц; она резко  напустилась на современных архитекторов, Форхельцера
и Абельц,  и во всех этих  случаях была заодно с Гитлером. С другой стороны,
она    способствовала     его     сближению     с     импонировавшими     ей
архитекторами,высказывалась отрицательно или  одобрительно о людях искусства
и событиях в мире искусства  и,  поскольку Гитлер  часто слушался ее, вскоре
стала  в Мюнхене кем-то вроде арбитра по вопросам искусства. К сожалению, не
в  живописи. Здесь  Гитлер поручил  своему фотографу Гофману первичный отбор
картин,  присылаемых  на ежегодную  Большую  художественную  выставку.  Фрау
Троост часто критиковала однобокость его выбора, но в этой области Гитлер не
уступал, и вскоре  она перестала  посещать  эти выставки.  Если я  сам хотел
подарить  картину  кому-нибудь  из моих сотрудников, я поручал своему агенту
присмотреть  чтонибудь  в  подвале  Дома  Немецкого  Искусства,  где  лежали
отбракованные  картины.  Когда  я  сегодня  время  от времени встречаю  свои
подарки  в  квартирах знакомых, мне бросается  в  глаза,  что  они мало  чем
отличаются от тех, что тогда попадали на  выставки. Различия, вокруг которых
кипели когда-то такие страсти, с течением времени исчезли сами по себе.
     Ремовский  путч  застал  меня  в  Берлине.  Обстановка  в  городе  была
напряженной. В Тиргартене  стояли  солдаты  в  походном снаряжении, полиция,
вооруженная автоматами,  ездила  по  городу  на  грузовиках. Атмосфера  была
тяжелой,  как  и 20 июля 1944 г., которое мне также суждено было пережить  в
Берлине.
     На  следующий  день  Геринга  представили  как  спасителя  положения  в
Берлине. Ближе  к полудню  Гитлер возвратился из Мюнхена,  где он производил
аресты, и мне позвонил его адъютант: "У Вас есть какие-нибудь новые чертежи?