обеспечивающей  большую  начальную  скорость  полета  снаряда.  У армейского
управления  по  вооружениям  были  свои  контр-аргументы:  длинный  ствол на
непредназначенном для этого  танке поведет к перегрузке его передней  части,
столь  радикальное новшество  чревато опасностью того,  что вся  конструкция
потеряет устойчивость.
     Этот   эпизод  постоянно   припоминался   Гитлером,   когда  его   идеи
наталкивались на сопротивление: "Я тогда был прав, а мне не хотели верить. И
сейчас я  также  прав!"  Тогда как  армия  хотела получить  танк, скоростные
характеристики  которого  кравняли  бы  его  с  Т-34,  Гитлер  настаивал  на
оснащении танков тяжелой,  с  большей  пробивной мощностью пушкой и на более
толстой броней для защиты. И в этом вопросе он был подкован: держал в голове
цифры,  помнил  результаты  испытаний на  поражение и  на начальную скорость
снарядов. Свою теорию он обыкновенно подкреплял примером боевых кораблей: "У
кого в морском бою преимущество в  дальнобойности, тот может открыть огонь с
дальней дистанции, даже всего  если один километр.  А  если еще  к тому же и
превосходящая и броневая мощь ..., то тогда превосходство по всем статьям. А
что Вы  хотите? У корабля с лучшими ходовыми качествами остается только одна
возможность:  использовать их  для бегства. Или  Вы, может  быть, хотите мне
доказать, что благодаря своей большей скорости он в состоянии взять верх над
более  прочной  броней и  лучшей  артиллерией?  Но  иначе обстоит  дело и  с
танками. Более легкий и быстрый танк вынужден насовать перед более тяжелым".
     Мои люди в этих дискуссиях не принимали непосредственного участия. Наша
задача была выпускать танки в соответствии с заказом, а уж кто -- Гитлер ли,
генеральный ли  штаб сухопутных войск или его управление по делам вооружений
определяет его -- нам было безразлично. Вопросы тактики боя нас не касались,
споры велись в основном  среди  офицеров. В 1942  г. Гитлер  еще старался не
обрывать  подобные  дискуссии  окриком.  Тогда  он  еще спокойно  выслушивал
возражения  и  спокойно  же  приводил свои  аргументы.  Хотя,  конечно,  его
аргументы имели особый вес.
     Поскольку "тигр" в первоначальном своем варианте был рассчитан на 50 т,
а  затем  под  давлением  Гитлера  дошел  до  57  т,  то  мы  решили освоить
тридцатитонный  танк нового  типа, который,  как говорило  уже его  название
"пантера", должен был отличаться большими  скоростью  и маневренностью.  Это
достигалось  его относительной легкостью  и  мощностью двигателя от "тигра".
Однако,  в течение года на него под давлением Гитлера  было навешано столько
брони и больших по калибру орудий, что в  конце-концов он с 48 тоннами вышел
на проектный вес "тигра".
     Чтобы  как-то  уравновесить  странное  превращение  быстрой  пантеры  и
тихоходного тигра, мы несколько позднее принялись  за серию малых,  легких и
поэтому опять-таки более скоростных танков (2). Чтобы обрадовать и успокоить
Гитлера, фирма  "Порше"  разработала документацию  для сверх-тяжелого  танка
весом  в 100  т,  который  и уже по одной этой причине  мог бы производиться
только штучно.  Для введения шпионов в  заблуждение  мы назвали это чудовище
"мышь".  Порше,  впрочем,  сам  заразился  тягой  Гитлера  к   сверхтяжелому
вооружению   и  по  временам  подбрасывал  ему  информацию  о   параллельных
программах у противников.  Однажды Гитлер вызвал генерала Буле и потребовал:
"Я только что слышал, что у противника начинает поступать  новый тип танка с
броней, далеко превосходящей все то, что есть у нас. Вы уже располагаете его
характеристиками? Если  наши  сведения верны, то  следует срочно..., следует
срочно разработать новую  противотанковую  пушку.  Пробивная  способность ее
снарядов  должна ..., увеличить калибр или удлинить ствол,  -- одним словом,
отреагировать на это немедленно! Моментально!" (3).
     Было  большой  ошибкой, что Гитлер  взял  на  себя не только  верховное
командование вермахтом, но и  сухопутными  силами, а в их составе в качестве
"хобби"  возглавил  разработку  бронетанкового  вооружения.  При  нормальном
положении дел  подобные вопросы должны были бы решаться в  дискуссиях  между
офицерами  Генерального  штаба,  армейского   управления  по  вооружению   и
комитетом   промышленности   по   вопросам   вооружений.   Главнокомандующий
сухопутных  войск подключался  бы  лишь в  исключительных  случаях.  Но  это
противоречило   бы   привычке   давать   офицерам  --   специалистам   самые
деталлированные наставления. Сложившаяся практика была столь же ненормальна,
сколь  и  пагубна.  Ведь  Гитлер тем самым  снимал с них  ответственность  и
воспитывал своих офицеров в духе безразличия.
     Принимаемые  Гитлером решения вели  не  только  к  обилию  параллельных
разработок, но и ко  все менее обозримым  проблемам материально-технического
обеспечения7  Особенной  помехой  было  то,  что  он  не  придавал  значения
достаточному  обеспечению   войск  запчастями   (4).  Генеральный  инспектор
бронетанковых  войск  генерал-полковник  Гудериан  неоднократно  обращал мое
внимание  на то, что при быстром  ремонте,  с минимальными расходами,  можно
было  бы  иметь   в  своем  распоряжении  больше  боеспособных  танков,  чем
наращиванием производства новых машин в ущерб  запчастям.  Поддержанный моим
ответственным  сотрудником  Зауром   Гитлер  настоял   на  приоритете  новой
продукции,  которая могла бы быть сниженной на 20%,  при условии, что  мы бы
возвращали в строй выбывшие, по поддающиеся ремонту машины.
     Несколько  раз я приходил к  Гитлеру с генерал-полковником Фроммом, как
начальником сухопутных войск  резерва, в  сферу  которого подпадали подобные
неурядицы.  Эти визиты дали ему удобный  случай изложить аргументы армии.  У
Фромма была очень ясная манера изложения, он четко формулировал свои позиции
и обладал дипломатическим тактом. С саблей между колен, рукой на ее рукояти,
он  дышал энергией,  я  и  сегодня  полагаю,  что  благодаря  своим  большим