по рельсовому транспорту следил за тем, чтобы двинулось с мертвой точки дело
с   ремонтом   паровозов,  пострадавших  от   русской   зимы.   От  прежнего
полу-кустарного  строительства   паровозов   мы  перешли   к   серийному  их
производству   и  преумножили   продукцию.   (26).  Нам  удалось   и  впредь
поддерживать  транспорт, несмотря на возросшие объемы продукции  для фронта,
поддерживать транспорт в приличном состоянии; тем более, что оставление нами
оккупированных  территорий  автоматически  вело  к  сокращению  транспортных
путей. Так продолжалось до тех пор, пока систематические налеты с осени 1944
г.  снова  не  превратили  транспорт  в  самое  узкое  место  нашей  военной
экономики, и -- теперь уж окончательно.
     Когда  Геринг  прослышал  о нашем намерении в  несколько  раз увеличить
производство паровозов,  он вызвал  меня в Каринхалль. С полной серьезностью
он  предложил  мне строить  локомотивы  из...бетона,  поскольку  у  нас  нет
достаточного  количества  стали.  Локомотивы  из  бетона,   разумеется,   не
прослужат  так  долго, как  из железа,--  заметил  он.  --  Но  тогда нужно,
соответственно,  их  больше изготовить.  Как  это  сделать  технически,  он,
впрочем,  не  знал. Он  еще  не один месяц настаивал на этой абсурдной идее,
из-за  которой я потратил два  часа на дорогу, два часа прождал в приемной и
приехал домой  с голодным  желудком,  потому  что  в  Каринхалле  участников
заседаний не кормили обедом -- единственное  ограничение  в  доме  Геринга в
русле тотальной военной экономики.
     Через  неделю  после  назначения   Ганценмюллера,   во  время  которого
прозвучали столь впечатляющие слова о разрешении проблем транспорта, я был у
Гитлера снова.  В соответствии  с  моим представлением,  что  в  критических
ситуациях руководство  само  должно  подавать  пример,  я предложил  Гитлеру
временно приостановить использование салон-вагонов высшим руководством рейха
и  партии.  При  этом я не имел  в виду его.  Гитлер  уклонился от  решения,
ссылаясь  на  то,  что  скверные  возможности  расквартирования  на  Востоке
заставляют  использовать  вагоны  под  жилье.  Я  попытался  поправить  его:
основная масса  вагонов  используется на территории Рейха и  представил  ему
длинный список  бесчисленных  высокопоставленных  пассажиров  салон-вагонов.
Успеха я не имел.
     С  генерал-полковником  Фридрихом  Фроммом  я  регулярно  встречался  в
отдельном кабинете ресторана  "Хорхер". Во  время  одной  из таких встреч, в
апреле 1942 г.,  он  высказался  в том смысле, что  война может  закончиться
победой  лишь  в  том случае, если мы  изобретем оружие  с совершенно новыми
свойствами. Он поддерживает  контакты  с  группой  ученых,  которые  вот-вот
создадут оружие,  способное  уничтожить целые  города, которое, может  быть,
выведет из войны вообще  островное английское  государство. Фромм  предложил
как-нибудь навестить их. В любом случае важно переговорить с этими людьми.
     Примерно  в это же время мое внимание  на  запущенность работ в области
ядерных исследований  обратил руководитель одного  из самых крупных немецких
стальных концернов,  председатель  Общества  кайзера Вильгельма, д-р Альберт
Феглер.  От  него я  впервые услышал о  совершенно недостаточной  поддержке,
которую  оказывало  фундаментальным  исследованиям  Имперское   министерство
образования и науки,  в условиях войны, естественно, бедное и  слабое. 6 мая
1942  г.   я  обсуждал  этот  вопрос  с  Гитлером  и  предложил  в  качестве
представительной фигуры поручить это  дело  Имперскому советнику по вопросам
исследований Герингу (28). Месяц спустя, 9 июня 1942 г., Геринг был назначен
на эту должность.
     Тогда  же,  в  начале  лета,  со  мной  встретились  три  ответственных
руководителя промышленности вооружений Мильх, Фромм и Витцель в Харнакхаузе,
берлинском центре Общества кайзера Вильгельма с  тем,  чтобы составить  себе
общее  представление о  состоянии  германских  атомных  исследований.  Среди
ученых,  чьи имена  я  сейчас  уже  не  могу  вспомнить,  находились будущие
лауреаты  Нобелевской  премии Отто  Хан  и  Вернер  Гейзенберг.  После  ряда
докладов об экспериментах в различных направлениях  исследований  Гейзенберг
доложил о "раздроблении атома и о  работах по созданию урановой  установки и
циклотрона" (29). Гейзенберг посетовал на невнимание к ядерным исследованиям
со  стороны  ответственного  за это  министерства  образования, на скудность
средств  и технического  обеспечения, а также указал  на  то, что вследствие
призыва в армию научных работников немецкая наука отстает в той области, где
она еще несколько лет тому назад занимала ведущие позиции: скупые информации
из  американских специальных журналов позволяют прийти к выводу,  что там на
ядерные  исследования  расходуются  очень  крупные  денежные  и  технические
средства.  Поэтому  надо  предполагать,  что  Америка  уже  сейчас вырвалась
вперед, что,  принимая во  внимание  революционные  возможности  расщепления
атома, может повести к трудно предсказуемым последствиям.
     После  доклада  я спросил Гейзенберга, как  ядерная  физика может  быть
практически использована для изготовления атомных бомб. Его ответ был отнюдь
не  обнадеживающим.   Хотя,--  сказал  он,--   научное  решение  найдено,  и
теоретически    ничто    не    препятствует    созданию    бомбы.    Однако,
производственно-технологические  предпосылки  для этого  могут  быть созданы
самое  раннее через два года и то в  случае, если с  сегодняшнего  дня будет
оказываться  самая широкая  поддержка.  Продолжительность  сроков Гейзенберг
объяснял, в  частности  тем, что  в  Европе  существует единственный и очень
маломощный циклотрон, который  к тому же  может использоваться  из-за режима
секретности  далеко не полностью. Я предложил за  счет средств,  которыми  я
располагал  как министр  вооружений, построить такие же или  даже  еще более
мощные циклотроны, как в Соединенных Штатах. На это Гейзенберг возразил мне,