Гитлер даже и не слушает такие сообщения.  Он  явно  уже  смирился  с  нашим
поражением в воздухе.
   В конце совещания фюрер еще раз напомнил мне свой  приказ  не  пересекать
вражеские  линии  самому.  Мне  придется  довольствоваться  тем,  что   буду
управлять своими отрядами по радио. Этот запрет, высказанный  безоговорочным
тоном, меня ужасно огорчил, потому что я думал, что фюрер об этом больше  не
вспомнит. Неужели мне придется оставаться в тылу, когда мои товарищи поведут
эту безнадежную битву? В первый раз такое! Про себя я решил сообщить об этом
приказе своим комбатам -  что  мне  не  будет  слишком  приятно,  -  добавив
все-таки, что присоединюсь к ним,  если  положение  станет  критическим.  Во
всяком случае, я не стану отсиживаться в  штабных  кабинетах  -  найду  себе
место поближе к фронту.
   Так или иначе, похоже, до настоящего времени наши приготовления полностью
ускользнули от наблюдения союзников. Вражеский фронт  остается  спокойным  и
совсем   не   получает   подкреплений.   Видно,   американцы   готовятся   к
продолжительному отдыху. Не думаю, что они смогут наслаждаться им долго.

***

   В  ночь  с  13  на  14  декабря  мы  занимаем  наши   исходные   позиции.
Четырнадцатого декабря  я  официально  принимаю  командование  бронетанковой
бригадой. В избушке лесника даю последние указания  своим  комбатам.  Прежде
всего, нужно  поддерживать  постоянную  связь.  Затем  настаиваю,  чтобы  не
стреляли  ни  при  каких  условиях.  Малейший  выстрел  может  погубить  всю
операцию. Наши группы  должны  продвигаться,  продвигаться  и  не  позволять
никому сбить себя с пути. На  месте  надо  будет  посмотреть,  как  овладеть
мостами. В любом случае мы не  можем  позволить  втянуть  себя  в  настоящее
сражение: для этого мы слишком слабы. Впрочем, наш замысел осуществим только
при двух условиях: надо, чтобы фронтовые порядки противника  рухнули,  а  мы
уже в первый день смогли проникнуть далеко в глубь вражеских линий.
   Ночью с 15 на 16 декабря никто не спит. Мы рассчитываем выступить в  путь
через несколько часов после начала  наступления.  Три  мои  группы  радистов
расположились на опушке леса. Они мне уже передали первые сообщения от  моих
трех отрядов: те  заняли  позиции  позади  бронетанковых  частей.  По  моему
сигналу они облачатся в союзническую форму и бросятся через брешь  в  линиях
противника в Глубь его территории. Теперь мы все ждем  в  почти  невыносимом
нервном напряжении. Медленно, очень медленно занимается заря 16 декабря 1944
года.
   Вдруг  одновременно  просыпаются  тысячи  пушек  -  они  выплевывают   на
вражеские позиции целый шквал  снарядов.  Вскоре  огневой  вал  перемещается
вперед, дальность стрельбы увеличивается, немецкая пехота готовится  идти  в
атаку. Не в силах усидеть на месте, я отправляюсь в штаб нашего корпуса.
   Примерно в семь часов  поступают  первые  донесения.  Их  нельзя  назвать
особенно блестящими, но день еще далеко не закончился. Судя по всему,  огонь
нашей артиллерии, пусть и яростный, не  ослабил  американские  позиции  близ
Лоосхайма.  Враг  сопротивляется  с  исключительным  упорством,  наша  атака
захлебывается. Мы ждем стиснув зубы. В полдень нам сообщают об  ожесточенных
боях, некоторых продвижениях вперед, но это,  конечно,  не  тот  прорыв,  на
который мы рассчитывали.
   Я удивляюсь, почему командование до сих пор не пускает в ход  танки.  Они
продвинулись  на  несколько   километров   -   ровно   на   глубину   нашего
проникновения, - так что теперь занимают исходные позиции пехоты. Мои боевые
группы по-прежнему стоят позади них.
   Немного позднее  мое  радио  сообщает  о  гибели  подполковника  Хардика.
Капитан фон фолькерсам берет на себя командование его батальоном.
   В течение дня 16 декабря 6-й бронетанковой армии так и не удается достичь
решающего успеха. Вскоре, пополудни, все понимают,  что  если  пытаться  еще
осуществить большой прорыв, то надо вводить  в  бой  танки.  Чтобы  получить
общую картину, я пытаюсь сгонять на автомобиле  в  Лоосхайм.  На  дорогах  -
невообразимые пробки  из  самых  разных  машин.  Чтобы  добраться  до  этого
городка, мне приходится  все  время  слезать,  кричать,  ругаться,  толкать,
отдавать приказания шоферам зажатых грузовиков,  так  что  по  крайней  мере
десять километров я иду пешком. В городе отчетливо слышен  шум  сражения.  В
лесу,  окружающем  город,  безуспешно  пытаются  продвинуться   парашютисты,
пошедшие в атаку утром; немного дальше к  югу,  однако,  положение  выглядит
более благоприятным. На этом  участке,  похоже,  мы  осуществили  достаточно
серьезное продвижение.
   В Лоосхайме я встречаю часть своей роты управления, то  есть  тех  людей,
которых оставил в своем распоряжении. И  теперь  немедленно  мне  приходится
принять крайне важное решение: судя по всему, сегодня наши войска не  выйдут
на те  рубежи,  которые  они  должны  были  захватить  в  эти  первые  сутки
наступления. По логике я должен бы был просто  отменить  операцию  "Дракон",
акцию, которая для меня так важна и которую мы с таким трудом подготовили. Я
никогда не принадлежал к тем людям, кто легко отказывается  от  задуманного.
Впрочем, у меня остается одна надежда: если этой ночью наши танки  пойдут  в
атаку, наступление еще может удаться. Так что я подожду еще  24  часа.  Если
завтра мы пройдем гребень Верхнего Фенна, то у наших армий появится реальная
возможность достичь Мезы, и тоща предварительный захват мостов моими частями
может решить судьбу сражения.
   Из самых "горячих голов" роты управления я составляю три группы,  которые