вражеских подразделений, которые могли прийти на помощь. Я был убежден,  что
любой солдат диверсионного отряда или просто армейской  разведгруппы  должен
иметь подобное оружие.
   Но руководство лаборатории вооружений  в  Берлине  было  другого  мнения.
Вернувшись   во   Фриденталь,   я   показал   этот   глушитель    нескольким
высокопоставленным  офицерам;  чтобы  придать   демонстрации   особо   яркий
характер, я разыграл маленький спектакль. Пока мы прогуливались по  парку  -
был уже поздний вечер, - солдат, который шел за нами в  отдалении,  выпустил
несколько очередей в воздух,  опустошив  целый  магазин.  Надо  было  видеть
удивление ошеломленных офицеров, когда я показал им гильзы, усеявшие  землю.
Они выдвинули, однако, множество возражений. Убойная  сила  им,  видите  ли,
показалась недостаточной  и  точность  стрельбы  вроде  бы  уменьшалась  при
применении глушителя.
   Тогда я предложил им скопировать сам  пистолет-пулемет  "стэн"  -  оружие
очень простое и в то же время очень надежное - и поставить его на вооружение
немецкой армии. Этот автомат можно было вывалять в грязи, топтать его ногами
и затем снова использовать, немецкий же  аналог  не  мог  вынести  подобного
обращения. Кроме того, производство "стэна" требовало только части времени и
материалов, необходимых для изготовления немецкого автомата.
   Тогда наши дорогие бюрократы нашли другие причины,  чтобы  отклонить  мое
предложение. На этот раз они использовали авторитет самого Адольфа  Гитлера:
фюрер когда-то сказал, что у немецкого солдата должно быть лучшее оружие  из
существующих в мире. Действительно, точность стрельбы "стэна" была несколько
хуже, чем у немецкого автомата. Эти господа забыли только, что  автомат  или
пистолет-пулемет  являются  оружием  ближнего  боя  и  никакой   солдат   не
использует его для поражения дальней цели.

ВСТРЕЧА С КАНАРИСОМ

   Однажды ко мне обратился лейтенант штурмовой дивизии "Бранденбург" Адриан
фон Фолкерсам. Этот  потомок  старинного  балтийского  рода  был  прекрасным
солдатом и уже в 1941 году доказал это, получив Железный  крест  за  дерзкий
прорыв на Восточном фронте. Мой  гость  рассказал  о  недовольстве,  которое
царит среди ветеранов "Бранденбурга". Уже давно, объяснил он мне, дивизия не
выполняла никаких специальных задач.  Напротив,  она  все  чаще  становилась
пожарной командой и была вынуждена вести бои там, где могло справиться любое
другое армейское соединение. Понесенные во время этих боев потери были очень
высокими и, что особенно важно, практически невосполнимыми  -  ведь  дивизия
была сформирована почти только из людей, владеющих  иностранными  языками  и
готовых добровольно пойти на  любую  "специальную"  операцию.  После  такого
вступления он перешел к основной цели своего визита: сам он,  как  и  другие
офицеры  его  батальона,  случайно  услышал   о   новом   подразделении,   к
формированию которого я приступил, и они были бы счастливы вступить в  него.
Они хотели узнать, не помогу ли я им в этом. Фон Фолкерсам с первого взгляда
произвел на меня приятное впечатление, и я  пообещал  ему  использовать  для
этой цели все мои возможности.
   Это обещание вскоре привело меня к моей первой, и единственной, встрече с
адмиралом Канарисом, шефом абвера. Я случайно узнал, что д-р Кальтенбруннер,
в то время шеф службы  безопасности  и  мой  непосредственный  начальник,  и
руководитель  политической  разведки  Шелленберг  собирались  встретиться  с
Канарисом  для  обсуждения  более  тесной  координации  действий  абвера   и
секретных служб СС. Я попросил разрешения присутствовать на этой  встрече  и
заручился их поддержкой в моей попытке  вырвать  у  адмирала  разрешение  на
переход одиннадцати офицеров "Бранденбурга" в мое подразделение.
   Нас проводили в скупо освещенный кабинет, где мы расположились в глубоких
креслах. Любопытный факт: несмотря на свою  прекрасную  память  на  лица,  я
сейчас не могу точно  вспомнить  лицо  адмирала  Канариса.  Я  помню  только
человека среднего роста, массивного, с  лысым  черепом,  одетого  в  морскую
форму. От его лица в памяти остались  лишь  бесцветные  глаза,  бесстрастный
взгляд которых непрерывно перебегал с одного собеседника на другого  или  же
застывал, иногда на несколько  минут,  на  какой-то  воображаемой  точке  на
стене.
   Но мне никогда не забыть адмирала Канариса как моего противника, если  не
сказать - врага. Вот человек,  который  в  совершенстве  овладел  искусством
оставаться неуязвимым. Его  можно  было  сравнить  с  медузой;  палец  легко
погружается  в   желеобразную   массу,   но   потом   ее   форма   полностью
восстанавливается, как будто ничего не случилось. С замечательной  ловкостью
Канарис пытался нам помешать,  разнообразными  искусственными  препятствиями
стараясь свести на нет наши планы, которые ему не нравились.
   Однако когда надо было, я тоже умел быть упрямым. На этом  пункте  нашего
визита дело застопорилось. Целых три часа мы пытались различными ухищрениями
добиться его согласия на перевод одиннадцати его офицеров к  нам.  Постоянно
Канарис находил, я бы даже сказал сильнее - изобретал все новые причины, для
отказа. Как только мы находили аргументы против одних его возражений, он тут
же выдвигал другие.
   Наконец  он  все  же  разрешил  переход  одиннадцати   офицеров   дивизии
"Бранденбург" в мое подразделение. Я облегченно вздохнул и покинул  кабинет,
стараясь не очень выказывать мой триумф и не  чувствовать  себя  победителем
после ожесточенного боя. Но в момент, когда его начальник  штаба  уже  готов
был  подписать  необходимые  бумаги,  адмирал,  к  нашему  удивлению,  нашел