был тот же опыт, что и у меня.
   Гальс немного успокоился.
   – Пойдемте прогуляемся. – Он обхватил нас за плечи. – С вами двоими хоть 
можно поговорить по-человечески.
   Мы отошли, и он раскрыл, что его беспокоило. Гальс по уши влюбился, да так, 
что не мог уже полюбить кого-то еще. На последнем он особо настаивал. Как ни 
заверял я раньше себя, что никому не расскажу про Паулу, я тут же выложил все 
Гальсу и Грауэру.
   – Так вот почему в конце отпуска у тебя было такое лицо, – проговорил Гальс. 
– Что ж ты не сказал? Я бы все понял.
   Мы еще долго обсуждали наши любовные затруднения. Гальс заявил, что мне 
повезло.
   – Ты хотя бы снова ее увидишь, – сказал он.
   Мы затуманенными любовью взорами смотрели, как сгущаются сумерки и 
появляются на небе звезды.
   На рассвете рота выступила в путь, на запад. Днем мы наблюдали воздушный бой,
 и мы с Грауэром вспомнили, как хотели поступить в люфтваффе. «Мессершмиты-109» 
вышли победителями. Семь или восемь «Яков» рухнули на землю, рассыпавшись 
фейерверком.
   К полудню мы добрались до стратегически важной базы. Здесь была произведена 
перегруппировка тридцати рот, среди них и нашей. В результате возникло крупное 
моторизованное соединение.
   Впервые нам дали двустороннюю одежду: белую с одной стороны и камуфляжного 
цвета – с другой. Нас осмотрели врачи, чего мы никак не ожидали. Кроме того, 
дали запас продовольствия. Нашим «автономным» отрядом командовал 
полковник-танкист.
   Снабжение бронетанковых войск приятно удивило нас.
   Водители и механики в последний раз осмотрели машины и готовились выступить 
в путь. Взревели моторы. Заурчали танки. Со стороны можно было подумать, что 
начинаются автогонки. Через два часа поступил приказ выступать.
   Мы с Гальсом, Грауэром и другими старыми друзьями забрались в новехонький 
грузовик. Спереди у него были колеса, а сзади – гусеницы. Мы добрались до леса 
на краю аэродрома. Все шло отлично. Нам мешала лишь пыль, поднимавшаяся с 
дороги. Фильтры, установленные на новых машинах, иногда такие большие, что 
капот невозможно было закрыть, помогало мало.
   Остановились на привал в тени. Вытрясли посеревшую от пыли форму. Хоть мы 
проехали совсем немного, пыль въелась повсюду, и больше всего набилось ее в рот.

   – Проклятая страна! – проворчал кто-то. – Даже осенью здесь жить невозможно.
   К нам присоединился еще один полк той же численности. Мы расположились вдоль 
большого кустарника. Весрейдау совещался с другими офицерами у грузовика 
радистов. Он был покрыт камуфляжной сеткой, так что машину невозможно стало 
отличить от листвы: кусочки ткани совершенно естественно трепетали на ветру.
   Мы стали мощной, хорошо организованной частью. В двух наших полках было 
собрано шесть-семь тысяч солдат, около ста танков, столько же пулеметных 
установок и несколько передвижных мастерских. Помимо этого в нашем распоряжении 
было три роты мотоциклистов, которые должны были проводить разведку перед боем.
   В этот период основное вооружение сосредоточивалось в моторизованных частях, 
которые, в свою очередь, поддерживали плохо оснащенные отряды пехоты. И все же 
наше положение в новом подразделении поднимало наш боевой дух, который со 
времени боев под Белгородом сильно упал. Солдаты снова приобрели уверенность в 
себе. Лишь один Гальс страдал: ему пришлось бросить Эми, предоставив ее 
страшной участи. Он был безутешен.
   – Во время войны солдат надо кастрировать. Тогда парни вроде Гальса не будут 
искать неприятностей на свою задницу, – ворчал Вортенберг.
   – Тебе приходилось видеть, чтобы евнухи воевали?
   – Но ведь мерины, – заметил капеллан, – так же сильны, как и обычные лошади.
   Но мы слишком хорошо знали нашего святого отца. Он был способен на нечто 
подобное не больше, чем мы.
   С наступлением темноты наша бронетанковая колонна выступила в путь. Я 
понимал теперь, какое впечатление производили длинные танковые колонны немецких 
войск в начале войны, во время вторжения. Танки с грохотом набрали скорость и 
обгоняли грузовики.
   Мы ехали, а тем временем становилось все темнее. Грохот машин слышно 
издалека. Солдаты, как всегда, не знали, куда их ведут. Но для нас поход стал 
знаком, что дела идут к лучшему. Мы ощущали свою мощь, и действительно были 
сильны. Мы даже и представить себе не могли, какое отступление идет на 
Центральном фронте, от Смоленска до Харькова.
   Скорость нашего передвижения определялась скоростью грузовиков. Однако в 
целом картина была совсем иной. Многие полки отходили пешим ходом, пробивая 
путь среди превосходящих сил противника. Войска лишились даже лошадей, с 
помощью которых мы еще год назад тянули по снегу тяжелые машины: зимой почти 
все лошади погибли. Не хватало горючего. Сжигались грузовики, находившиеся в 
превосходном состоянии, лишь бы они не достались неприятелю, а пехоте 
приходилось топать в разваливающихся сапогах.
   Русские прекрасно знали, что с нами творится, и не жалели сил, чтобы 
максимально ослабить могущество армии.
   Все ресурсы были предоставлены в распоряжение частей, прошедших полную 
реорганизацию. Эти части направляли в места, где положение было особенно 
отчаянным. Именно так обстояло дело и с нашим подразделением, а мы-то решили,