создадим новый фронт. Мы соорудили укрепления и приготовились остаться там 
надолго. На этот раз иваны не прорвутся. Пошел снег, мы принялись строить 
блиндажи, реорганизовываться и ждать. Но среди солдат со скоростью русской 
ракеты распространялась новость. Офицеры всеми способами пытались скрыть 
происходящее. Но слишком сильна была реальность. Она разбила барьеры 
секретности, а вместе с ними – и наши хрупкие мечты.
   С Черкассов на востоке и с Днепра на западе на нас шла Красная армия. На 
севере русские перешли Десну. Огромное число солдат погибло у слияния Десны и 
Днепра. Наступила зима. Снегопад вселил в нас отчаяние. Мы были измотаны, а на 
передышку рассчитывать никак не приходилось. Сколько еще можно отступать? Куда? 
К Припяти? К Бугу? – К Одеру, – усмехался ветеран. Но разве такое возможно?
   Из этих строк можно понять, в каком мы оказались положении. Я не пытаюсь 
восстановить хронологию и географию русско-германской войны. Мне важно дать 
представление о трудностях, с которыми мы столкнулись. Я никогда не знал, куда 
движутся наши войска, где находится центр боевых действий, и не смогу 
обрисовать фронт в каждый период войны. Это дело бывших штабов. Я могу описать 
лишь отдельные события, но в мельчайших подробностях. Даже запах вызывает во 
мне трагические воспоминания, и я погружаюсь в них, забывая о настоящем.
   Я на собственной шкуре понял значение слова «мужество» – дни и ночи смирения 
и отчаяния, страх, с которым ты борешься, хотя твой мозг уже перестает работать.
 Промерзшая земля, лежа на которой чувствуешь, что продрог до костей. Крик 
незнакомого солдата в соседнем окопе. Начинаешь молиться всем святым, даже если 
и не веришь в Бога.
   Описать именно это – вот моя задача, даже если мне придется вновь окунуться 
в кошмарные воспоминания. Ведь именно такую цель я и поставил перед собой: 
оживить стоны, доносящиеся со скотобойни.
   Люди любят узнавать про войну, не испытывая при этом ни малейших неудобств. 
Они читают про Верден или Сталинград, расположившись в удобном кресле, вытянув 
ноги к камину и готовясь на следующий день вернуться к обычным занятиям. На 
самом же деле тебе повезло, если эти события не приходится описывать в письме 
родным, сидя в грязном окопе. О войне нужно читать, когда перед тобой стоят 
проблемы. И помнить, что никакие заботы мирного времени не стоят седых волос. 
Только идиот может волноваться из-за зарплаты. О войне нужно читать во время 
бессонницы, когда ты чертовски устал, или на рассвете, как пишу я о ней сейчас, 
после приступа астмы.
   Те, кто, прочитав о Вердене или Сталинграде, делятся своими теориями с 
друзьями за чашечкой кофе, ничего не поняли. Те, кто читает о боях с молчаливой 
улыбкой, считают, что им повезло. Ведь они остались живы.
   Продолжаю рассказ о нашей жизни, о том, как мы начали приходить в себя, хотя 
вдали уже слышался грохот орудий.
   – Хорошенького понемножку, – проворчал судетец.
   Уже сутки транспорты для перевозки личного состава доставляли к нам 
подкрепления.
   Каждая деревенская изба стала временным штабом офицеров, решающих, что будет 
с теми, кого они ведут в бой. Сами же солдаты терпеливо ждали, сгрудившись у 
оружия, которого было раз в десять больше, чем домов. Нас выгнали из квартир. 
Мы ждали под ветвями деревьев на краю деревни. Там собралась вся наша рота, 
выстроенная в боевом порядке. Оружие было погружено в гражданские машины. По 
сухой степи гулял ветер, облака пыли поднимались на горизонте.
   – Нас просто вышвырнули, – обратился ветеран к пьянице по имени Вортенберг. 
– Но мы им ничего не оставили, только пустые бутылки. – Он махнул на вновь 
прибывших, которые выставили нас из изб.
   – Я упаковал самогонку, оставшуюся под сиденьем грузовика.
   – Рад за тебя, Вортенберг, – рявкнул худощавый фельдфебель. – Да, самогон – 
это для нас, для элитных частей. А остальные пусть хлебают воду из бадьи.
   У меня появился новый друг, мой ровесник, который хорошо говорил 
по-французски. Голен Грауэр, так его звали, учился во Франции в сорок первом 
году. В шестнадцать лет его переполняло желание стать военным. Он пошел в армию 
добровольцем. Его забрали, пообещав в дальнейшем дать возможность продолжить 
учебу. Грауэр маршировал, чеканя шаг, и пел: «С моим народом я везде и всюду». 
Затем прошел через войну в Польше и на огромных пространствах в России, побывал 
под Белгородом. Теперь он сидит и размышляет о мире и войне.
   Как и я, он мечтал стать знаменитым авиатором, летать на «Юнкерсе-87». Как и 
у меня, все, что осталось от этой мечты, – это огромные птицы, крики которых 
доносились с неба. В обычной жизни у нас было мало общего, но неудавшаяся мечта 
скрашивала наши отношения.
   В эти дни я почти не видел Гальса. Он был поглощен девушкой, помогавшей ему 
забыть войну. Гальс поделился со мной тем, что его беспокоило:
   – Если капитан Весрейдау не разрешит взять с собой Эми, ее убьют красные. 
Этого нельзя допустить.
   – Понимаю тебя, но что здесь можно поделать, – ответил я.
   Наша наивность поразила Вортенберга и ветерана. Они захохотали.
   – Если все в роте будут брать с собой девчонок, с которыми спят, машин для 
всей дивизии не хватит.
   – Как вы не понимаете, речь не об этом!
   – Утри слезы! Будет время заняться тем же где-нибудь еще.
   – Вы просто толстокожие.
   На этот счет посыпалось много шуток, но Гальс не счел их остроумными.
   – Ты влюблен в нее, Гальс.
   Я-то хорошо понимал, что значит слово «любить». У Грауэра в любовных делах