боялся, что он лишь посмеется надо мною. С наступлением сумерек мы приехали в 
Коростень. Нам приказали выйти и выстроиться у полевой столовой. Отвратительное 
варево, которое там подавали, не шло ни в какое сравнение со стряпней фрау X. 
Поев, мы вымыли котелки и попили из бочки, в которой хранилась вода для 
паровоза.
   После этого мы пересели в русский поезд. Удобств в нем было еще меньше. На 
восток! На восток! Безостановочно, днем и ночью, на фронт двигались составы. 
Меньше чем за три дня мы доехали до нашей линии обороны. Южный фронт, тяжелые 
бои на котором шли во время моего отъезда в районе Кременчуга, переместился, но 
наши окопы остались без изменений. Утомительное путешествие завершилось в 
Ромнах, из которых в свое время мы еле выбрались. Из поезда нас, словно овец, 
загнали в столовую и затем, не давая опомниться, жандармы распределили нас по 
ротам. Стояла сильная жара, нам ужасно хотелось спать. Русские собирались 
толпами и смотрели на нас, будто присутствовали при открытии ярмарки. Из 
дивизии «Великая Германия» прибыл мотоциклист. Нам приказали следовать за ним, 
а он и не подумал замедлить ход и заставил нас нестись со всех ног. По такой 
жаре, с тяжелой поклажей! Мы едва не задохнулись, пока добрались до места 
назначения.
   Фельдфебель вышел из мотоцикла и разбил нашу роту на взводы в 
сорок-пятьдесят человек. Мы двинулись к новому лагерю. Поскольку командовали 
нами солдаты, тоже только вернувшиеся из отпуска, а значит, не горевшие 
желанием возвращаться на линию огня, мы сделали несколько остановок, прежде чем 
прибыли в лагерь дивизии «Великая Германия», расположенный в сельской местности 
в тридцати километрах от Ромнов и более чем в ста пятидесяти от Белгорода.
   В лагере переподготовки для элитной дивизии – такими были все дивизии, 
которым вместо номеров присвоили названия, – мы как следует попотели. В 
результате через неделю ты или оказывался в госпитале, или зачислялся в дивизию,
 что было еще хуже, потому что оттуда тебя направляли сразу на фронт.
   В лагерь мы попали через большие ворота, поставленные прямо посреди густого 
леса, протянувшегося на северо-восток. Хоть мы и соблюдали строевой шаг и во 
всю глотку орали «песни», успели все же прочитать лозунг, красовавшийся на 
массивных воротах. Черными буквами на белом фоне было выведено: «Мы рождены, 
чтобы умереть». Не думаю, что кто-то, прочитав такую надпись, не содрогнулся от 
страха. Еще один лозунг красовался неподалеку: «Служу».
   Фельдфебели подвели наш безупречный строй к правой стороне плаца и приказали 
остановиться. Навстречу нам вышел огромного роста капитан. Сбоку рядом с ним 
шли еще два фельдфебеля.
   – Смирно! – рявкнул наш сопровождающий.
   Капитан-гигант отдал честь медленно, но решительно. Затем он прошел по нашим 
рядам, разглядывая каждого. Даже Гальс рядом с ним казался коротышкой. 
Парализовав всех нас пристальным взглядом, который невозможно было выдержать, 
он вернулся на место к двум фельдфебелям, которые стояли как вкопанные.
   – ДОБРОЕ УТРО, ГОСПОДА. – Каждое его слово звучало будто камень, вбиваемый в 
землю. – ПО ВАШИМ ЛИЦАМ Я ВИЖУ, ЧТО ВЫ УСПЕЛИ ХОРОШЕНЬКО ОТДОХНУТЬ. Я ЭТОМУ 
ОЧЕНЬ РАД. – Даже птицы умолкли, испугавшись громоподобного голоса капитана – 
ОДНАКО ЗАВТРА ВАМ ПРИДЕТСЯ ПОДУМАТЬ О ЗАДАЧЕ, КОТОРОЙ ВЫ ДОЛЖНЫ ПОЛНОСТЬЮ 
ПОСВЯТИТЬ СЕБЯ.
   Ко входу подошел запыленный отряд. Он остановился, чтобы не помешать 
капитану закончить речь.
   – ЗАВТРА НАЧИНАЕТСЯ ВАША ПЕРЕПОДГОТОВКА В РЕЗУЛЬТАТЕ КОТОРОЙ ВЫ ПРЕВРАТИТЕСЬ 
В ЛУЧШИХ БОЙЦОВ ВО ВСЕМ МИРЕ. ФЕЛЬДФЕБЕЛЬ, – загремел он еще громче, – НОВЫЙ 
ВЗВОД ПОДНЯТЬ НА РАССВЕТЕ.
   – Так точно, господин капитан.
   – ПРИЯТНО ПРОВЕСТИ ВЕЧЕР, ГОСПОДА.
   Он было повернулся на каблуках, но передумал и подал вновь прибывшему отряду 
знак подойти ближе. Когда солдаты, полураздетые и все в пыли, поравнялись с 
нами, он так же одним пальцем остановил их.
   – К нам прибыли новые друзья, – обратился он к обоим отрядам. – Прошу, 
поприветствуйте друг друга.
   Триста человек, которые валились с ног от усталости, развернулись вправо в 
четверть оборота и отдали нам честь. Мы взяли на караул. Капитан, довольный 
собой, ушел. Как только он исчез, пришедшие с ним фельдфебели, как безумные, 
погнали нас к казармам.
   – В вашем распоряжении четыре минуты на то, чтобы расположиться, – рявкнули 
они.
   Забыв об усталости, мы встали у двухъярусных коек. Под пристальным взором 
фельдфебелей офицеры объявили перекличку. Затем объяснили, что от нас требуется 
соблюдать полный порядок и дисциплину. Хотя было еще рано, нам посоветовали 
хорошенько выспаться. Мы уже знали, что в немецкой армии подобные слова имеют 
вес. Слово «усталость» означало совсем не ту усталость, с которой приходилось 
сталкиваться после войны. А в те времена «усталость» означала потерю за 
несколько дней по крайней мере пяти кило веса. Когда офицеры и фельдфебели, 
захлопнув дверь, удалились, мы воззрились друг на друга в полном замешательстве.

   – Да, похоже, здесь не соскучишься, – произнес Гальс. Его постель 
располагалась под моею.
   – Это уж точно. Ты видал капитана?
   – Я только его и видел. Уже предчувствую, как он даст мне по заднице.
   На улице взвод в камуфляже уходил куда-то – наверное, на ночную тренировку.
   – Извини, Гальс. Мне надо написать письмо. Хочу закончить, пока светло.