покрытом цементом перроне раздавались шаги солдат. Мир исчез для меня, 
оставалась одна Паула.
   Вот и наступило время отправки. По моему телу пробежала дрожь, задергались 
пальцы. Смотритель в красной фуражке прошел по платформе и объявил станции: 
Познань, Варшава, Люблин, Львов, Россия. Эти слова доконали меня. Я с трудом 
собрался с духом.
   – Паула…
   Железнодорожник продолжал называть далекие пункты, в которые направлялся 
поезд.
   – Паула… Как я буду жить без тебя?
   – До свидания, любимый, – прошептала Паула. По лицу ее катились слезы.
   – Паула, прошу… не плачь… умоляю… Ты же знаешь, я скоро вернулсь.
   – Знаю, любимый. До свидания, Гиль. По другой платформе прошел взвод солдат, 
распевавших во все горло:
 
Эрика, мы тебя любим,
Эрика, мы тебя любим,
Поэтому мы и вернулись,
Потому и вернулись
 
   – Слышишь, Паула… даже в песне поется о возвращении. Послушай…
   Чувства душили меня. Я вернусь – вернусь только потому, что меня ждет Паула. 
Вот о чем поется в песне. И тут раздался сигнал отправления. Все кончено. Я 
прижал к себе Паулу и изо всех сил обнял ее.
   – Займите свои места! Скорее! Скорее! Уезжающие, займите места в поезде! 
Внимание! Пассажиры, займите свои места! Внимание!
   – Я люблю тебя, Паула. Мы скоро увидимся. Не плачь. Смотри, какой прекрасный 
день! Разве можно плакать в такой день!
   Но Паула была безутешна. Я сам готов был разрыдаться. Вагоны поезда 
дернулись. Я вскочил на подножку. Паула махала рукой. Стоявшие на платформе 
люди плакали. Солдаты высунулись из вагонов. Пока поезд набирал скорость, Паула 
бежала за нами. Но в конце концов она отстала.
   – Мы скоро увидимся, любимая!
   Стоял такой прекрасный день; можно было подумать, что мы уезжаем на пикник. 
Еще долго я стоял на подножке и смотрел, как уменьшается силуэт возлюбленной. 
Наконец он исчез, исчез навсегда. Я вернусь, вернусь… Но я так и не вернулся. Я 
никогда больше не увидел Паулу, Берлин, Клерингштрассе и Нейбахов.
   Война помешала мне выполнить свое обещание, когда же настал мир, оно 
потеряло цену. Франция жестоко напоминает мне об этом. Прости меня, Паула. Не я 
один виноват. Ты сполна познала горести войны, страх, боль. Может быть, ты тоже 
выжила. Всем сердцем я желаю, чтобы это было так. Тогда ты тоже вспомнишь обо 
мне. Война покончила с Берлином, с Германией, с Клерингштрассе, может быть, с 
Нейбахами, – но не с тобой, Паула, не с тобой: это было бы слишком… Я ничего не 
забыл. Закрыв глаза, я вспоминаю мгновения, которые мы провели вместе. Я снова 
слышу твой голос, ощущаю запах твоей кожи и сжимаю твою ладонь в своей…
Глава 5
Переподготовка для элитной дивизии
ВПЕРЕД МАРШ! МАРШ!
 
   Я остался стоять в коридоре переполненного поезда. Не теряя ни секунды, 
открыл коробочку, которую дала мне Паула при расставании. В ней лежали две 
пачки сигарет, которые я подарил ей: их привез мне отец. Отец не курил, 
наверное, он годами собирал сигареты от случая к случаю. В коробочку Паула 
вложила короткую записку и свою фотографию. В записке она выражала надежду, что 
сигареты будут мне подспорьем в трудные минуты, которых впереди у меня еще 
много. Наверное, я раз десять перечитал записку, прежде чем засунул письмо и 
фотографию в пропуск.
   Поезд двигался не спеша. Все погрузились в печальные размышления. Я нашел 
уголок, где не слишком качало, положил листок бумаги на оконную раму и начал 
письмо к Пауле. Но не тут-то было: ко мне подошел какой-то придурок из 
Альпийского корпуса и завел беседу:
   – Вот и закончился отпуск. Вечно он заканчивается слишком быстро! Я тоже 
возвращаюсь – назад, к оружию!
   Я посмотрел на него, но ничего не сказал. Он был просто невыносим.
   – Погода стоит прекрасная, так что на фронте, видно, жарко. Помню прошлое 
лето. Как-то раз мы…
   – Извини, друг, я пишу письмо.
   – Вот оно что? Небось своей девчонке, угадал? Да не волнуйся ты так.
   Мне захотелось проткнуть его штыком.
   – Встречаются такие девчонки, ты не представляешь! Вот как-то в Австрии…
   Вне себя от гнева я повернулся к нему спиной и попытался закончить письмо. 
Но стоял такой шум, что здесь было не до письма. Пришлось отложить это дело на 
потом. Долго простоял я, прижавшись к стеклу и глядя невидящими глазами на 
пробегающий мимо пейзаж. Ни на минуту не умолкали хриплый смех и разговоры. 
Многие шутили, чтобы отвлечься от страшной действительности: фронт простирался 
от Мурманска до Азовского моря, и двум миллионам едущих со мной солдат придется 
поплатиться на войне своими жизнями. Поезд шел с частыми остановками. На каждой 
станции выходили и садились гражданские военные. Последних было большинство: 
они направлялись на Восточный фронт. Ночью мы прибыли в Познань. Я бросился в 
центр перегруппировки, где до полуночи должны были проштемпелевать мой пропуск.