освещали изможденные лица солдат. Порядка не было никакого. Отстаем ли мы от 
графика или опережаем – это уже не важно. Неожиданно водитель танка свернул 
направо с дороги, которую даже на танке теперь пройти стало невозможно, и 
поехал по обочине, подминая под себя кусты.
   Наш грузовик, колес которого было уже не видно из-под облепившей их грязи, 
протащило вперед с беспомощно тарахтящим мотором. Затем все остановилось. Это 
была уже вторая остановка с тех пор, как мы отправились в путь. Однажды мы уже 
останавливались ночью для заправки. Солдаты выпрыгнули из танка прямо на 
сломанные ветви. Зад их жег раскаленный двигатель, а остальные части тела 
замерзали под холодным дождем Возникла стычка между фельдфебелем из саперных 
войск и командиром танка Обмен любезностями чуть не привел к драке. Остальные 
воспользовались передышкой, чтобы подзаправиться.
   – Часовой перерыв! – прокричал фельдфебель, взявший на себя командование 
отрядом. – Пользуйтесь им на всю катушку.
   – Да пошел ты, – рявкнул танкист, который не желал выслушивать приказы 
новоиспеченного командира. – Мы отправимся, когда я хорошенько высплюсь.
   – К утру мы должны быть в Белгороде, – произнес фельдфебель стальным голосом.
 Ему явно не давала покоя мечта стать офицером. Затем, положив руку на пистолет,
 висевший сбоку, он добавил: – Отправляемся по моему приказу. У меня звание 
выше, так что придется подчиниться.
   – Пристрели меня, если хочешь, и сам поведешь танк. Я два дня не спал, а 
сейчас ни за что не сдвинусь с места.
   Фельдфебель залился краской, но смолчал. Затем повернулся к щам:
   – Вы двое! Вместо того чтобы спать на ходу, помогли бы раненым. У них тоже 
есть нужды.
   – Вот именно, – произнес танкист, явно искавший неприятностей. – А когда они 
закончат, герр фельдфебель вытрет им задницы.
   – Смотри у меня, я подам рапорт, – сказал фельдфебель, тяжело дыша. Он даже 
побелел от гнева.
   Несмотря на тряску, раненые, лежавшие в кузове, были еще живы. Они не 
издавали ни звука, а бинты пропитались свежей кровью. Борясь с усталостью, мы 
помогли устроиться поудобнее всем, кроме одного, у которого не было обеих ног. 
Все они просили пить, и мы, не зная, как это опасно, дали им столько воды и 
спиртного, сколько они просили. Этого, конечно, нельзя было делать: вскоре двое 
умерли.
   Мы похоронили их в грязи, отметив могилы палками с надетыми на них касками. 
Затем устроились с Эрнстом в грузовике, намереваясь хоть немного поспать, но 
сон не шел, и мы лежали просто так и говорили о мире. Через два часа командир 
танка дал приказ об отправлении – как он и говорил. Прошла половина утра. Стоял 
ясный день, с деревьев медленно падали крупные хлопья снега.
   – Ха! – сказал танкист. – Генерал сбежал, пока мы спали. Наверное, захотел 
прогуляться!
   И действительно, фельдфебель исчез. Может быть, его подвезли в одном из 
грузовиков, прошедших мимо, пока мы отдыхали.
   – Этот подонок составит рапорт, – кричал танкист. – Ну, если я его найду, то 
дух из него выбью, как из проклятого большевика.
   Некоторое время ушло у нас на то, чтобы выбраться из кустов, в которые мы 
съехали. Но уже через два часа мы въехали в деревню, название которой стерлось 
у меня из памяти; она была расположена в тридцати километрах от Белгорода. 
Повсюду кишмя кишели солдаты различных родов войск. Улицы в селе совершенно 
прямые; дома низкие, а крыши напоминали головы без лба: волосы сразу 
перерастают в брови. Двигались повозки с оборудованием, покрытым грязью. Бежали 
солдаты, искавшие свои полки. Дорога стала ровнее.
   Мы отцепились от танка и взяли с собой десять саперов, ехавших на нем. В 
конце концов я остановил грузовик и стал искать свою роту. Двое военных сказали 
мне, что она ушла по направлению к Харькову, но не были в этом до конца уверены 
и порекомендовали обратиться в центр перенаправления, организованный в трейлере.
 В нем находилось три офицера. Когда, наконец, удалось привлечь их внимание, 
мне влетело за то, что я отстал. Они бы послали меня в трибунал, если б было 
время. Царила полная неразбериха; пехотинцы с криками и смехом занимали русские 
избы:
   – Лучше уж поспать, пока все утрясется.
   Им нужен был сухой угол, чтобы прилечь, но в каждую избу набилось столько, 
что для самих русских, которые в них жили, почти не осталось места.
   Я же не знал, что предпринять, и стал искать Эрнста, который пошел в полевой 
госпиталь, и к «татре» вернулся с медиком, осмотревшим раненых.
   – Еще продержатся, – сказал врач.
   – Что? – спросил Эрнст. – Но мы уже похоронили двоих. Вы хоть бы перевязали 
их.
   – Не говорите глупостей. Если я напишу, что им срочно требуется помощь, они 
проваляются на улице, ожидая своей очереди; вы раньше доберетесь до Белгорода – 
заодно не попадете в западню, которая тут явно намечается.
   – Положение тяжелое? – спросил Эрнст.
   – Да уж.
   Таким образом, мы с Эрнстом оказались ответственными за судьбу двадцати 
раненых, некоторые из которых были в тяжелейшем состоянии; они несколько дней 
ожидали первой медицинской помощи. Мы не знали, что ответить солдату, который, 
корчась от боли, спросил, скоро ли мы прибудем в госпиталь.
   – Отправляемся, – произнес, нахмурившись, Эрнст. Может, он был и прав.
   Я провел за баранкой всего несколько минут, когда меня хлопнул по плечу