идиоту придет в голову швырнуть гранату. Тогда конец не только русским, но и 
нам. Русские стреляли наугад по движущимся мишеням. Пули пробивали тонкие стены.
 Для тех, кто оставался снаружи, они были не менее опасны, чем для нас. Я чуть 
не умер от страха.
   Я что, остался здесь один? Мне стало даже еще страшнее, чем под Белгородом. 
Я до крови сжал губы, чтобы не закричать. Снаружи наши не отступали: они 
добьются того, что сарай взлетит на воздух. Внутри же затаились, как пауки, 
поджидающие добычу, русские.
   С того места, где я лежал, ничего не было видно. Неожиданно сзади, где-то 
между какой-то кучей и балкой, послышалось поскребывание. Я застыл, укрывшись 
за здоровенной трубой, и весь превратился в слух. Явно, кто-то скребется: то 
тише, то громче. Я до предела задержал дыхание и даже попытался остановить 
биение сердца. В голове проносились ужасные предположения. Я представлял себя 
пленником партизан, заложником, с которым они будут выходить из окружения. Меня 
охватила паника, какую раньше никогда не случалось испытывать. Она сменилась 
страстным желанием выжить во что бы то ни стало. Дрожа от страха и ярости, я 
испытывал жуткое одиночество и отчаяние, но решился сражаться» до последнего. 
Неожиданно метрах в пяти показался человек. За ним появился еще один. Он полз к 
сложенным в кучу мешкам. Оба они были в тени, но я разглядел их гражданскую 
одежду. На первом из них была надета большая шапка. Его фигура навсегда 
отпечаталась в моей памяти. На мгновение он застыл и принялся вглядываться в 
темноту. Затем отошел от меня на несколько шагов.
   Я медленно и тихо поднял ружье и наставил на него дуло. У меня осталась лишь 
одна пуля, и затвор открывать не приходилось. Произведи я хоть малейший шум, и 
мне конец. К счастью, снаружи шумели, отвлекая внимание партизана. Я прицелился.
 Палец лежал на курке. На минуту я заколебался. Трудно вот так, хладнокровно 
пристрелить человека, если ты, конечно, не совсем бессердечный или не потерял 
голову от страха. А он медленно двигался ко мне. Его спутника не было видно. Он,
 вероятно, шел на расстоянии двадцати метров от нас.
   Я слышал, как дышит приближающийся ко мне человек. Может, ему почудилось, 
что в тени кто-то скрывается, может, он различил блеск винтовки. На десятую 
долю секунды он заколебался. Тут я выстрелил, и он упал в грязь. Второй русский 
побежал, оставив товарища лежать у моих ног. И тут меня охватила паника. 
Казалось, я падаю в пропасть. Меня раздирало противоречивое желание: я хотел 
бежать, но от страха все тело словно парализовало. Я смотрел на труп, лежащий 
передо мной лицом вниз. Никак не мог поверить, что это я убил его. Я ждал, 
когда на земле покажется кровь. Остальное казалось не важным. Я был просто 
потрясен.
   Внезапно часть стены обрушилась. При свете дня происшедшее перестало 
казаться таким уж трагическим. При виде немецких солдат, входящих в сарай, я 
вышел из летаргии. И даже различил среди них капитана СС. Он стоял лицом ко мне 
метрах в двадцати.
   – Есть кто живой? – крикнул он. Я поднял руку, и он увидал меня. Я не 
забывал, что где-то в ангаре скрывается еще один русский, поэтому не хотел 
привлекать к себе внимание. Откуда-то раздался крик второго немецкого солдата, 
перепугавшегося не меньше меня:
   – Сюда, друзья. У меня здесь раненый.
   – Не шевелись! – откликнулся капитан. – Пока мы не очистим сарай от русских.
   Он заметил труп, лежащий у моих ног. Раздался звук мотора, он становился все 
громче и громче. Из укрытия я увидел, как ползет по снегу бронетранспортер. 
Через секунду он пробил отверстие в стене. С корпуса свешивался пулемет. Ангар 
осветил луч мощного прожектора. Ехавшие на броне солдаты подняли винтовки. Меня 
на секунду задел луч света, и по спине у меня пробежал холодок. Я представил 
себе лица русских: как же им, должно быть, страшно! Через дверной проем видны 
были остатки нашего отряда.
   Капитан закричал:
   – Сдавайтесь, пока мы не перебили вас всех!
   Ответа не было. Затем с едва освещенных стропил раздались крики. Заговорил 
мощный пулемет. Казалось, что каждый выстрел разнесет ангар на куски. Взрывные 
пули оставляли в крыше дыры, через которые проникал свет. Собравшиеся снаружи 
немецкие солдаты палили по стропилам, за которыми скрывалось не менее 
пятнадцати партизан. Я согнулся на полу и зажал руками уши, чтобы не оглохнуть. 
Над головой застрочил русский пулемет. Кто-то заорал так, что кровь застыла в 
жилах, и на пол свалилось чье-то тело. Пулемету удалось снести остаток крыши. В 
ангар ворвался свет. Теперь уж партизанам точно не уйти. Еще один русский упал 
на пол, остальные попытались бежать, но в конце концов погибли все. Так мы 
отомстили за смерть немецких солдат, ехавших в поезде. Сарай наполнился 
немецкими солдатами. Я смог выйти из убежища, весь покрытый грязью. Между 
ремнем и шинелью застряли кусочки древесины. Мы вернулись в село, горланя 
песню:
 
Это моя земля,
Это моя родина!
 
   Мы победили, и никто не мог нас судить.
   Эсэсовцы погрузили пленных в свои машины и поехали по дороге, по которой мы 
добрались сюда. Нам было приказано двигаться следом тройками. К тому времени 
как мы дошли до деревни, толпа, видевшая, как мы идем к фабрике, уже разошлась.
   Эсэсовцы дали каждому по справке, объяснявшей, при каких обстоятельствах мы 
задержались с прибытием. Нам было приказано вернуться в поезд. Мы и не жалели,