Идти по сугробам не так просто, как кажется. Через десять минут весь 
покрываешься потом. Через двадцать – перехватывает дыхание. Через час легкие 
перестают работать, а в глазах начинает двоиться. Мороз был небольшой, и от 
«гимнастических упражнений» мы все покрылись потом. Офицерам надоело нестись во 
весь опор. Они приказали перейти на обычный шаг.
   Через полтора часа мы добрались до большой деревни. Избы покрывали 
соломенные крыши; рядом стояли сараи, сплетенные из ветвей.
   К моменту нашего прибытия деревня кишела немецкими солдатами. На главной 
площади столпились жители – мужчины, женщины, дети. Они жестикулировали и 
что-то громко обсуждали. Вокруг стояли солдаты. Многие держали оружие наготове. 
Посреди площади еще один отряд оттеснял некоторых из крестьян в сторонку. 
Справа, в доме, где, по всей видимости, жил деревенский староста, стоял третий 
отряд, который навел ружья на русских, лежавших на животе прямо в снегу. Я 
сначала даже решил, что это мертвые.
   – Партизаны, – объяснил мне солдат, стоявший рядом. – Поймали их здесь.
   Действительно ли они виновны или их только подозревали? Допрос продолжался 
не меньше часа. У русских, распластавшихся на промерзшей земле, наверное, 
замерзли все кишки. Но и у наших пулеметчиков тоже.
   В отряд, преследовавший партизан, был включен взвод СС. Их внимание, 
вероятно, привлекли нашивки с надписью «Великая Германия». СС предпочитали 
иметь дело с солдатами элитных дивизий. Ничего не объясняя, нас погрузили на 
грузовики СС. О том, что стало с теми, кто лежал на земле, мы так и не узнали. 
Минут двадцать мы ехали по гористой местности, а затем нас высадили. С короткой 
речью выступил капитан СС, одетый в длинное кожаное пальто:
   – Пойдете вправо, в лес, приняв все меры предосторожности. Отсюда не видно, 
но примерно в полутора километрах западнее находится фабрика. Сопровождающие 
нас русские информаторы говорят, что там партизанский центр. Мы должны 
неожиданно напасть на партизан и перебить их.
   Капитан назначил командиров отряда. Мы выступили в путь. Да, хорошо же я 
поправляюсь! Лучше бы остался в винницком госпитале.
   Прошло немного времени, и перед нами возникли металлические крыши фабрики, о 
которой вел речь капитан. Но не успели мы их как следует разглядеть, как 
раздалась пулеметная очередь.
   – Попались, мерзавцы! Сдавайтесь, не то пожалеете! – закричал эсэсовец.
   Раздалось еще несколько выстрелов, затем послышались щелчки русских 
автоматов. Мы с солдатом бросились под деревцо. Его ветви под тяжестью снега 
почти касались земли. Свистки призывали нас начать наступление, но я решил 
переждать на месте. Глупо лезть под пули кучки партизан. Парень, что лежал 
рядом, шепнул мне:
   – Попались, подонки! На этот раз им не уйти! Мы им покажем, как взрывать 
поезда!
   После пятиминутного сражения эсэсовцы взяли в плен еще десятерых русских. 
Кое-кто из них храбрился и пел песни, но в основном они просили пощады. 
Тридцать эсэсовцев гнали их к грузовику, избивая прикладами и задавая вопросы. 
Мы подумали, что все уже закончено, но тут опять раздался свисток капитана.
   – Эти мерзавцы, – указал он на русских, – говорят, что, кроме них, здесь 
никого нет. Решили, что смогут перехитрить нас, защитить своих дружков, 
укрывшихся в здании. Приказываю все прочесать. – Он указал на здания фабрики. – 
Мы должны взять их всех вместе с оружием.
   Спорить, разумеется, не приходилось. С пересохшими ртами мы двинулись в 
фабричные здания, в которых вполне могли укрываться снайперы. То, что наш отряд 
был большой, ничего не значило. Пусть мы одержим над партизанами верх, но 
каждая выпущенная ими пуля куда-то да попадет. Даже если я один буду ранен в 
миллионной армии победителей, на победу мне будет наплевать. Обычно гордятся 
небольшим количеством убитых, но тем, кто погиб, от этого не легче. Лишь Адольф 
Гитлер сказал по этому поводу что-то путное: «Даже армия победителей должна 
считать жертвы».
   Что же могли изготовлять на фабрике в такой глуши? Может, это лесопилка? В 
первом здании стояла большая пилорама, далее их было еще несколько. Видели мы и 
экскаватор с грязными ковшами. В первых двух зданиях – никого. Может, партизаны 
и не врали. Но нам было приказано осмотреть все. Отряд окружил фабричные здания,
 а затем начал сжимать кольцо, двигаясь к центру. Мы миновали несколько 
огромных сараев, которые, казалось, вот-вот развалятся. Они стояли некрашеные, 
железные части их были съедены ржавчиной, как старый якорь в порту.
   Ветер усиливался. Сараи скрипели. А вокруг стояла тишина, нарушаемая лишь 
металлическим звуком от перевернутых эсэсовцем предметов.
   Восемь человек вошли в здание, в котором что-то щелкало. Окон здесь не было, 
а значит, стояла кромешная тьма. Каждый порыв ветра шевелил черепицу и неплотно 
лежащие доски. В теории все понимали, что каждая минута может оказаться 
последней, но на практике никто не принимал мер предосторожности. Похоже, 
снаружи эсэсовцы загнали в угол нескольких русских. До нас донеслись выстрелы, 
крики и топот ног. Неожиданно темноту разорвали гранаты, брошенные с верхнего 
этажа или из чулана. Тут же застонали раненые. Через секунду двое упали на 
пыльный пол, а двое заковыляли к открытой двери. Остальные принялись искать 
укрытие, но в темноте это было непросто. Раздалось еще несколько выстрелов. 
Справа от меня вскрикнули еще два солдата. Я едва удержал винтовку: пуля 
прошила приклад и просто чудом не задела меня. Те солдаты, кто шел к двери, 
были ранены во второй раз. К нам прибежали солдаты снаружи, но входить они не 
решались: остановились у порога и сделали несколько выстрелов, которые скорее 
попали бы в нас, чем в партизан. Мы завопили изо всех сил. Вдруг какому-то