выбежал на улицу через дверь напротив и присоединился к товарищам. Они стояли 
под дождем в другом конце лагеря, а вовсе не нежились в мягких постелях, о 
которых мы мечтали. Струившаяся по спинам и плечам вода подтверждала крушение 
нашей мечты.
   Несмотря на пощечину, которую мы получили от благодарной родины, нам еще 
повезло.
   Через три дня мы узнали, что на следующий же день после того, как мы 
переправились на другой берег, русские предприняли атаку. Возможно, причиной 
этого стал провал операции по захвату Киева, где отчаянно сражалась крохотная 
немецкая армия. В отместку русские решили очистить территории, занятые 
вермахтом. Через сутки оставшиеся на восточном берегу шесть-семь тысяч солдат 
уже были обречены.
   Наблюдатели, находившиеся в траншеях западного берега, видели, как двигались 
к реке орды русской пехоты. Началась паника. Многие бросились в воду. Кругом 
рвались снаряды; они уничтожали наши пулеметы и легкие зенитные орудия. Русские,
 которыми двигало желание во что бы то ни стало добиться победы, шли вперед, не 
считаясь с потерями. Паника сменилась безумием. На последний отбывавший паром 
бросилась толпа. Те, кому удалось сохранить спокойствие, призывали не 
отчаиваться. Пришлось даже использовать оружие. Плот отшвартовался и прошел 
несколько метров, едва держась под весом массы людей. Тех, кто пытался 
ухватиться за плот, ждал удар тяжелых сапог. А на причале солдаты дрались за 
каждое плавучее средство. Многие кончали жизнь самоубийством. Плот прошел еще 
несколько метров и начал тонуть. Крики ужаса смешались с грохотом боя. В воде 
оказалось две тысячи перепуганных до смерти солдат. Одни цеплялись за других и 
топили своих товарищей.
   В этот момент с вершины холма начали спускаться войска русских, смявших нашу 
оборону. Опьяненные успехом, они спустились к воде и начали расстреливать 
немцев, как мишени в тире. Некоторые солдаты пытались отстреливаться, но их 
было так мало, что русские не обращали на них внимания. Остальные бежали, 
кричали, бросались в воду, гибли. Русские освещали ракетами темноту и стреляли 
во всех, кто плыл по воде.
   Через час русские войска полностью овладели побережьем. Треть остатков 
немецких войск попала в плен, для остальных же война закончилась навсегда. По 
крайней мере, над ними не будут издеваться жандармы.
   Мы еще некоторое время простояли под дождем. Появились три грузовика, и 
началась погрузка. В каждый набилось до пятидесяти солдат с полным 
обмундированием. Ночь стояла тихая. Я не мог понять, куда мы движемся.
   Через час мы оказались у зданий, едва различимых в темноте. Вся площадь 
перед ними была забита машинами. Войска были везде: пехотинцы, мотоциклисты, 
офицеры, военные жандармы. Грузовики затормозили, и мы стали выбираться наружу. 
Жутко хотелось есть и спать.
   Однако пришлось ждать. Дождь не прекращался. Интересно, везде идет дождь? И 
во Франции дождь? Мне вспомнился мой дом. Где он сейчас? Все это осталось в 
прошлом. Нынешним моим миром стала огромная Россия, которая поглотила нас всех.
   Наконец к нам подошел офицер. Командир педал ему документы, и тот просмотрел 
их при свете фонарика. Затем приказал собрать вещи и следовать за ним. 
Наконец-то мы оказались под крышей и радостно уставились в потолок, будто 
находились в Сикстинской капелле.
   – Позже вас направят в ваши части, – сообщил фельдфебель. Ему все 
осточертело не меньше нашего. – Пока отдыхайте.
   Ему не пришлось повторять свой совет дважды. С помощью фонариков мы 
осмотрели избу. Обнаружили несколько скамеек и четыре-пять больших столой. Все 
расположились где попало. Подушкой служила б нижайшая нога, живот или сапог. Мы 
не заботились об удобствах. Самое главное, что здесь сухо. Кто-то сразу же 
захрапел. Приняли нас не слишком любезно, но мы надеялись, что с этой минуты 
все пойдет хорошо. Мы подумали, что наверняка получим отпуск. Остается юлько 
ждать.
   Но солдаты не могут позволить себе роскоши нидеть сны. От недосыпания в 
висках стучало железным молотом, и вскоре всех охватил глубокий сон.
   Так мы проспали, наверное, долго. Нас разбудил длинный свисток, сигнал 
подъема. Уже вовсю сияло солнце. Мы встали, грязные и изрядно помятые.
   Видел бы нас фюрер! Верно, отправил бы домой. Или на расстрел.
   Разбудивший нас офицер с любопытством осматривал вновь прибывших. Он и 
представить себе не мог германских солдат в подобном состоянии. Принялся что-то 
объяснять, но я его не слушал. Я еще не проснулся толком и понимал лишь то, что 
он произносит какие-то слова. Но ясно было одно: надо готовшься к отправлению. 
Мы возвращаемся в свои части.
   В одной из изб была оборудована душевая, но стало ясно, что попасть туда мы 
не успеем. Вместо этого нам дали бачки из-под бензина с горячей водой. Но мы 
настолько устали, что мыться не хотелось. Когда-то нас приводило в ужас даже 
крохотное пятньичко на гимнастерке. Теперь все это было в прошлом. Гигиена 
перестала нас волновать. Оставались более важные вещи. К тому же холод был 
ужасный, и нам не хотелось ничего снимать с себя, даже мешковину, свисавшую с 
плеч.
   От холода я весь дрожал. Уж не заболею ли я снова? Мы вышли наружу и 
выстроились перед полевой кухней. Со стороны все это напоминало какое-то 
сборище бездомных.
   Ветер нес с реки мокрый туман.
   Повара опрокинули в наши немытые котелки большие порции горячего супа. Мы 
ждали, что выдадут ячменный кофе, к которому успели привыкнуть. Но видно, и эти