В вечерних застольях принимал участие и генерал-фельдмаршал Манштейн, прибывший 
в Ставку для обсуждения планов летнего наступления 1943 года с Гитлером. Когда 
летом 1942 года Гитлер снял начальника генштаба генерал-оберста Гальдера из-за 
концептуальных разногласий по русской кампании, многие прочили на этот пост 
блестящего Манштейна. Однако фюрер отклонил подходившую по всем параметрам 
кандидатуру, и в этом проявилось его негативное отношение к сильным и ярким 
личностям. Говорят, что Гитлер произнес:

— Он действительно лучший, но мы не можем находиться рядом друг с другом больше 
трех дней. Дело заканчивается грандиозным скандалом…

Манштейн показался диктатору слишком самостоятельным, слишком критичным и 
слишком здравомыслящим человеком. Гитлер выбрал Цайцлера, с которым, как он 
считал, ему будет легче управляться. Фюрер всегда предпочитал окружать себя 
бесхребетными истуканами с лакейскими душонками, чтобы не «травмировать» свое 
сверхэгоцентричное сознание.

Насколько же другими критериями руководствовался в выборе министерских чинов 
досточтимый Бисмарк в благословенной памяти имперские времена. Перед отъездом 
из Берлина в Петербург служивший в то время послом Бисмарк пожаловался 
принцу-регенту Вильгельму, будущему кайзеру, на вопиющую некомпетентность 
чиновников царского двора. «Зачем вы мне это рассказываете? Вы что, нашли 
свободные уши?» — грубо оборвал его регент. «Хочу напомнить вам, ваше 
высочество, что даже прусский ландрат не сможет управлять округом без 
расторопного секретаря. Монархи тоже не в состоянии управлять страной, не 
покидая своих покоев. Фридрих Великий, например, тщательно относился к подбору 
своих министров и остерегался назначать бездарных…» — ответил Бисмарк.

Манштейн занимался подготовкой нового танкового наступления на Восточном фронте,
 и у него возникли серьезные разногласия с фюрером по поводу боевого применения 
бронетанковых войск. Гитлер требовал стопроцентного сосредоточения техники на 
направлении главного удара, Манштейн же намеревался придать только некоторую 
часть танков первому эшелону наступающих армий, а основные бронетанковые силы 
должны были атаковать из второго эшелона, завершая и расширяя прорыв боевых 
порядков русского фронта. Манштейн прекрасно понимал: если в этот решающий для 
рейха момент сложившееся на фронтах положение не будет оценено должным образом 
и самым срочным образом не будут сделаны надлежащие выводы, то уже очень скоро 
ситуация выйдет из-под контроля и станет непредсказуемой.

Роммель рассказал фельдмаршалу о своей встрече с фюрером, во время которой он 
намекал последнему на необходимость коррекции внешнеполитического и военного 
курсов. На прямо поставленный вопрос, как он представляет себе дальнейший ход 
войны, Гитлер давал либо уклончивые ответы, либо вообще никаких. Он рассказал 
Манштейну и о своем глубоком разочаровании в ближайшем окружении Гитлера и его 
способности положительно влиять на ход событий. Раньше он и представить себе не 
мог, как глубоко в общество проникли метастазы гестапо. Об этом он тоже говорил 
фюреру, утверждая, что необходимо категорически пресечь злоупотребления властью 
со стороны этой зловещей организации, иначе парализованная страхом нация будет 
просто не в состоянии выиграть войну. Ну, а особое недовольство Гитлера во 
время этой беседы вызвало критическое отношение Роммеля к тотальной мобилизации 
и призыву на воинскую службу «зеленой» молодежи.

Уже после войны фрау Роммель рассказала о том глубочайшем потрясении, которое 
испытал ее супруг в связи с капитуляцией Сталинградской армии. Гитлер, 
ожидавший от Паулюса «достойного немецкого офицера поступка», однажды заметил:

— Его ждали горние выси Валгаллы, но он выбрал подвалы Лубянки…

Услышав эти слова диктатора, Роммель внутренне содрогнулся и замолчал…

В узком кругу близких ему людей маршал часто вспоминал эти слова и всегда 
говорил, что понимает и одобряет действия Паулюса. Если бы «приказ фюрера» не 
отозвал его из Африки и ему удалось уцелеть в ходе жестоких боев, он бы как 
Паулюс разделил горькую участь своих солдат во вражеском плену:

— Чтобы сдаться в плен вместе со своей армией, требуется куда больше мужества, 
чем просто пустить себе пулю в лоб…

Беседы с Гитлером часто перерастали в яростные споры на повышенных тонах, и о 
них становилось известно ближайшему окружению фюрера, которое уже очень скоро 
стало сомневаться в непременной в этих кругах внешней «верноподданности» 
Роммеля. Ходили слухи, что «серый кардинал», Борман, уже внес фельдмаршала в 
свои «черные списки». Эти бесплодные разговоры укрепляли Роммеля в мысли, что 
Гитлер на самом деле не тот человек, за которого его выдает пропаганда, что он 
вместе со всем немецким народом заблуждались относительно истинного содержания 
личности фюрера. Лимит доверия иссякал и росла убежденность, что есть только 
один способ спасти нацию от гибели…

Роммель подробно и обстоятельно ввел Манштей-на в курс своих бесед с фюрером и 
настойчиво рекомендовал ему при случае попытаться продолжить их с диктатором в