Последствия всей этой истории были весьма плачевными: на некоторое время Йодль 
был вынужден [319] «исчезнуть» подальше от начальственных глаз — до меня 
доходили слухи о намерениях Гитлера заменить его командующим 6 армией Паулюсом; 
я окончательно «утратил» доверие, но в отставке или использовании в другом 
качестве мне было отказано — Геринг пообещал похлопотать, но безрезультатно. В 
связи с «делом Листа» в опалу попал и Гальдер. «Полночные чаепития» и 
«застольные беседы» прекратились. Отныне все официальные и неофициальные речи 
фюрера стенографировались. Только 30.1.1943, здороваясь с нами, Гитлер протянул 
руку вначале Йодлю, потом мне, однако до полного восстановления доверия было 
еще очень далеко! 
Операция на Кавказе сорвалась. Не оправдались и наши надежды на то, что группе 
армий «Центр» удастся сковать значительные силы русских западнее и юго-западнее 
Москвы и облегчить положение немецкого Южного фронта — именно на этих 
направлениях Красная армия нанесла массированные контратакующие удары. Гальдер 
оценивал положение как неудовлетворительное — несмотря на то, что в ходе 
наступления мы взяли под контроль гигантские территории, он опасался введения в 
бой стратегических резервов русского главнокомандования. Изменился и сам 
характер боевых действий: противник научился избегать клещей, охватов и 
фланговых обходов — число захваченных нами пленных в битвах на окружение стало 
незначительным по сравнению с первым этапом войны. Неприятель оказывал упорное 
сопротивление только на сталинградском направлении и в предгорьях Кавказа — на 
всех остальных участках фронта активно маневрировал и всячески избегал боевого 
соприкосновения и огневого контакта. 
Тем временем наши союзники вместе с отдельными немецкими дивизиями заняли 
оборонительные позиции на рубеже реки Дон, обеспечив прорыв 6 армии Паулюса к 
Сталинграду. Однако не могло быть и речи об активизации боевых действий и 
применении массированных [320] подвижных соединений — сил хватало только на 
частные операции в районах нефтедобычи и бои местного значения на волжском 
направлении. Серьезные опасения Гальдера вызывал донской оборонительный фронт — 
особенно участки примыкания венгерских и итальянских дивизий южнее Воронежа и 
укрепрайон западнее Сталинграда, где дислоцировались румынские части. Гитлер 
разделял опасения Гальдера, поскольку всегда был крайне невысокого мнения о 
практической боеспособности союзников, однако считал естественную водную 
преграду — Дон — достаточно серьезным препятствием на пути русских армий, по 
крайней мере до зимы, и был готов пойти на определенный риск. 
Столь редкая в последнее время ситуация, когда фюрер не только не принял точку 
зрения начальника генштаба в штыки, но и высказал свое принципиальное согласие 
с генералами, вовсе не означала восстановления доверия между ними — уже очень 
давно отношения Гитлера и Гальдера строились не на взаимной симпатии, а на 
голом прагматизме. Более того, по мере ухудшения ситуации неконструктивная 
критика и откровенная грубость фюрера только усиливались. Его повышенную 
раздражительность и неумение владеть собой доктор Морель, главный эскулап 
Гитлера, объяснял... в том числе и жарким континентальным климатом Винницы, 
совершенно фюреру противопоказанным. Медицинские препараты не помогали, даже 
специально установленная на территории ставки дождевальная установка, равно как 
и регулярные влажные уборки служебных и жилых помещений фюрербункера, приносили 
ему только временное облегчение, за которым все равно следовал срыв. 
Гальдер практически ежедневно докладывал фюреру о появлении на фронте вновь 
сформированных дивизий русских, о ждущих своего часа оперативных резервах РККА, 
о ежедневно увеличивающемся бронепарке Красной армии и ежемесячном выпуске 
танков [321] предприятиями оборонной промышленности и производственных 
мощностях уральского региона. Данные управления военной экономики ОКВ генерала 
Томаса, на которые ссылался Гальдер, серьезно расходились с теми, которые фюрер 
привык получать от рейхсминистра Шпеера, что еще больше обостряло неприязненные 
отношения между ним и начальником генштаба. 
Мне было официально запрещено пользоваться «пораженческими» донесениями Томаса. 
Это безудержные фантазии потерявшего связь с реальной действительностью 
генерала; или же Гальдер успел заразить меня нытьем и пессимизмом, как это 
произошло с большинством командующих группами армий; он не допустит... и т.п. 
Не вызывало никаких сомнений: поиски «главного виновника» находятся в самом 
разгаре, а вскоре последуют и организационные выводы. 
Через некоторое время фюрер в присутствии генерала Шмундта уведомил меня, что 
намерен наконец избавиться от Гальдера. Я нарушил слово, данное самому себе 
после скандальной истории с Листом, — ни при каких обстоятельствах не давать 
кадровых рекомендаций фюреру — и предложил ему назначить Манштейна начальником 
генерального штаба сухопутных войск. Гитлер отклонил предложение, мотивируя на 
этот раз тем, что не может позволить себе такую роскошь — лишиться прекрасного 
фронтового командира. Тогда я настоятельно стал предлагать ему кандидатуру 
Паулюса. Последовал категорический отказ. Уже решено, что после завершения боев 
за Сталинград Паулюс сменит генерала Йодля. Вопрос решен: все оговорено со 
Шмундтом — и ноги Йодля в штабе оперативного руководства больше не будет. И 
вообще завтра Шмундт вылетает в Париж за генералом Цайцлером, который станет 
преемником Гальдера. Я попытался объяснить, что на посту начальника штаба 
группы армий «Запад» фон Рундштедта генерал Цайцлер решительно незаменим, и 
предостерег фюрера от принятия [322] подобного решения, поскольку генерал — не 
тот человек, который требуется армии в сложившихся обстоятельствах. Я имел 
полное право на подобного рода заявление, поскольку слишком хорошо знал 
Цайцлера, хотя и считал его блестящим штабным работником уровня армии или 
группы армий. 
24.9.1942 г. в моем присутствии Гитлер вызвал Гальдера в ставку. Фюрер произнес