вынашивает идею назначения Рейхенау, но непоколебимо стоял на своем и всячески 
торопил его с принятием окончательного решения. Фон Браухич двое суток не 
отходил от телефонного аппарата в номере гостиницы в ожидании звонка из 
рейхсканцелярии. Наконец фюрер призвал его. Я вызвал фон Браухича из Лейпцига, 
где он занимался формированием танковой группы,{52} что окончательно вывело из 
равновесия генерала Бека, ошибочно посчитавшего себя исполняющим обязанности 
главнокомандующего сухопутной армией и обвинившего меня в «самоуправстве». Фон 
Рундштедт всеми силами пытался уладить разгоравшийся скандал. Втроем они 
приступили к бесконечному обсуждению [120] достоинств и недостатков тех или 
иных кандидатов. Браухич не скрывал своих взглядов. В армии прекрасно знали его 
отношение к национал-социалистической идее, церкви, кадровой политике и т.д. 4 
января 1938 г., после трех длительных совещаний, Адольф Гитлер встал из-за 
стола, подошел к Браухичу, крепко пожал ему руку и поздравил с новым 
назначением. Одновременно это означало безоговорочную отставку фон Фрича, хотя 
я имел в виду, что до вхождения в курс дела фон Браухич какое-то время будет 
исполнять обязанности его заместителя. 
Тем временем государственный секретарь и начальник рейхсканцелярии доктор 
Ламмерс оттачивал формулировки приказа об учреждении должности «начальника 
штаба ОКВ» — о его синтаксических успехах я узнавал из регулярных телефонных 
звонков. В конце концов мы отправились к Гитлеру, который внес в текст приказа 
последние исправления незадолго до вечернего заседания кабинета. После 
короткого вступления Гитлер представил фон Браухича и меня членам правительства,
 затем последовало сообщение об изменениях в составе правительственного 
кабинета (фон Нейрат и пр.). Наконец Ламмерс зачитал указ о создании секретного 
госсовета в составе правительства во главе с фон Нейратом. Обычного в таких 
случаях обмена мнениями не последовало. 
Гитлер отправился в свое баварское поместье Бергхоф под Берхтесгаденом, так и 
не сказав ни одного слова о своих ближайших политических планах ни кабинету, ни 
нам с Браухичем. Единственное, о чем он счел нужным сообщить нам перед отъездом,
 было разъяснение по поводу перестановок в правительстве: 
«Заграница болезненно восприняла известие о череде отставок высокопоставленных 
военных. Кооптирование в состав кабинета фон Нейрата призвано 
засвидетельствовать нашу приверженность старому внешнеполитическому курсу». 
[121] 
28 января я встретился с фон Бломбергом, который передал мне ключи от сейфа с 
двумя опечатанными сургучными печатями конвертами. В первом из них хранилось 
политическое завещание Гитлера, составленное им на случай внезапной смерти. Во 
втором — так называемый «Меморандум Фрича» — размышления об организации высшего 
военного управления, которые генерал отправил на имя фон Бломберга сразу же 
после завершения весенней командно-штабной игры и маневров 1937 г. Этот 
меморандум стал в свое время причиной острого столкновения между Фричем и 
Бломбергом и заявления последнего о немедленной отставке, если бы Фрич и дальше 
продолжал настаивать на ознакомлении с памятной запиской Адольфа Гитлера. 
Именно этот пресловутый документ вызвал их взаимное охлаждение друг к другу. 
Это все, что я «унаследовал» от рейхсминистра — никаких устных пояснений, 
служебной документации и пр. 
Бломберг рассказал мне о предстоящем морском круизе. Перед отплытием он и его 
жена проведут несколько недель в Италии. Гитлер запретил ему появляться в рейхе 
раньше чем через год. Однако мы условились, что через несколько месяцев он 
напишет мне письмо, а я к тому времени попытаюсь добиться у Гитлера разрешения 
на проживание его новой семьи в скромном домике под Бад-Висзее. Бломберг еще 
раз напомнил мне, что как отец возьмет на себя половину расходов в связи со 
свадьбой Дорле и хотел бы, чтобы она состоялась как можно быстрее... 
Я умышленно уделил столько внимания описанию нашей последней беседы с 
Бломбергом, чтобы положить конец беззастенчивым спекуляциям «правдолюбцев» 
вроде Гизевиуса и слухам, преднамеренно распространяемым в определенных 
партийных и генеральских кругах. Как известно, признано заведомо ложным 
утверждение о том, что гестапо приложило руку к отставке фон Бломберга. Фрич 
пал жертвой гнусной [122] интриги. Кто стоял за этим беззаконием, я до сих пор 
не знаю. Это могли быть Генрих Гиммлер или его «ангел мщения» — 
оберштурмбаннфюрер СС (оберстлейтенант) Рейнхард Гейдрих, шеф службы 
безопасности СС. Все прекрасно знали, что Фрич был одним из убежденных 
противников расширения СС в их стремлении занять главенствующее положение в 
военно-политической сфере после кровавой чистки СА. 
С момента отставки фон Бломберга вплоть до 4 февраля — дня официального 
назначения на пост начальника штаба ОКВ — я даже не задумывался о том, какой 
данайский дар вручен мне от щедрот фюрера. В то время я даже приблизительно не 
мог представить, на что обрекаю себя по своей воле, а беспристрастный летописец 
Йодль внес соответствующую запись в свой дневник. 
Достойна упоминания беседа Гитлера с представителями генералитета, состоявшаяся 
в Берлине накануне очередного заседания кабинета. Он тактично напомнил 
собравшимся о череде недоброй памяти событий, о вызванных ими потрясениях и 
осложнениях и о непростом решении возложить на себя практическое 
главнокомандование вооруженными силами. Услышав о создании ОКВ и моем 
назначении на должность начальника штаба, генерал фон Манштейн не преминул 
спросить: 
«Не учреждается ли таким образом пост очередного начальника генерального штаба 
вермахта?» 
Никогда не лезущий за словом в карман Гитлер молниеносно парировал: 
«Вы правы, как всегда. В нужное время и в нужном месте мы непременно сделаем