юдям оба раза более глубокие и трудноизлечимые
раны, чем любое другое оружие, и впоследствии сильно затруднившее
установление мира. будет не только неправильно понято, но. и неправильно
применено. Эффективность действия различного оружия сравнительно нетрудно
предусмотреть и рассчитать. Однако успех [517] того или другого мероприятия
пропагандистского характера является в большинстве случаев чистой
случайностью, он может совершенно не зависеть от наших замыслов и намерений
и нередко давать обратный результат. В этом-то и заключается исключительная
рискованность всех попыток психологического воздействия, неизбежные
последствия которых привели нас прямым путем от мировой войны к
современному психологическому кризису{140}, из которого мир пока что еще не
нашел выхода.
Способы ведения современной войны ограничиваются целым рядом
международных соглашений и правил, которых обязано придерживаться каждое
цивилизованное государство. Эти правила ставят границы применению
определенных тактических приемов и видов оружия. Однако до сих пор ни одно
положение международного права не касалось пропаганды во время войны. Не
появилось даже никаких условных ограничений, хотя об ужасающем действии
пропаганды стало известно еще во время войны 1914-1918 годов. Таким образом,
пропаганда стала теперь средством ведения войны, применение которого никак не
регулируется нормами международного права. Даже самая беззастенчивая
пропаганда не оговорена ни в одном параграфе международных конвенций.
От представителей самых различных народов поступает очень много предложений,
в которых они, исходя из тех соображений, что народы должны общаться не только
в период мира, но и во время войны, требуют совершенно прекратить пропаганду
или ограничить ее определенными рамками. Первый официальный шаг в этом
направлении был сделан польским правительством в 1931 и 1932 годах, которое
направило в Лигу Наций{141} два меморандума. Согласно этим меморандумам,
правительства всех стран получали право путем открытых запрещений и усиления
цензуры не допускать различных публицистических и пропагандистских
выступлений, которые могли бы испортить отношения между народами. Эти
предложения были отвергнуты как противоречащие принципу свободы слова.
Поскольку основные понятия политической жизни истолковываются [518]
существующими группами держав по-разному, а идеологические фронты застыли
на мертвой точке, пропаганда на сегодняшний день не может быть ограничена
какими-либо сдерживающими правовыми нормами.
Рождение военной пропаганды
Хотя психологическое воздействие на противника является столь же старым
средством, как и сами войны, причем на более ранних ступенях развития оно
заключалось главным образом в том, чтобы демонстрацией силы внушить
противнику страх, а себе самому придать мужество (самая примитивная форма —
воинственные крики диких), однако систематическое применение пропаганды как
оружия впервые отмечено в мировой войне 1914-1918 годов. Германия была
совершенно ошеломлена этим оружием, потому что, согласно немецкому
мировоззрению, военный конфликт мог разрешаться только военными средствами.
Член английского парламента Понсонби в своей книге “Ложь во время войны”
говорит следующее:
“Применение оружия лжи в тех странах, где нет всеобщей воинской повинности,
более необходимо, чем там, где мужчины призываются в армию автоматически”.
Созданная осенью 1914 года военная служба информации имела вначале только
одну задачу — собирать различного рода информацию о противнике. Трудность
этой задачи заключалась в том, что союзники организовали блокаду Германии и не
оставили почти ни одного канала для проникновения к ним материалов нашей
пропаганды. Что же касается их пропаганды, то она почти беспрепятственно шла в
Германию через немецкую прессу и в особенности через прессу нейтральных
стран. В довершение всего германским офицерам службы информации было
строго-настрого запрещено “заниматься политикой”. А когда случаи нарушения
этого приказа стали учащаться, то в августе 1917 года появилось следующее
распоряжение:
“Поскольку офицеры отдела информации могут заниматься политическими
вопросами в служебном порядке, они должны ограничиваться только выполнением
данных им приказов. Самостоятельная политическая деятельность офицеров
должна немедленно пресекаться вышестоящими [519] начальниками, о чем следует
каждый раз сообщать начальнику отдела информации”.{142}
Это мероприятие вполне соответствовало традициям офицерского корпуса
держаться вдали от всяких политических вопросов, но в сущности именно оно
стало причиной того, что впоследствии наши офицеры оказывались абсолютно
неосведомленными и не могли правильно оценить влияние политических событий
на ход войны. И поскольку занимавшиеся этим органы не имели возможности
сделать общий вывод о значении пропаганды для войны, то противник был
застрахован от проникновения нашей пропаганды в его ряды. Сбрасывавшиеся с
самолетов в конце войны немецкие листовки были весьма малочисленны и
буквально тонули в огромной массе листовок, распространявшихся противником.
Непонимание руководящими немецкими органами значения политической
пропаганды в военное время было настолько глубоким, что управление
разведывательной службы министерства иностранных дел совершенно серьезно
решило привлечь на совещания по вопросу о влиянии пропаганды противника на
солдат врача-психиатра, который в качестве эксперта должен был на основании
анализа материалов пропаганды противника “доказать” его ненормальное
душевное состояние.{143}
Пропаганда, направленная против Германии, осуществлялась противником, во-
первых, в форме фронтовой пропаганды, то есть в виде миллионов листовок,
обращенных к немецким с