и, которые утверждали, что
захваченные Германией английские острова в проливе Ла-Манш могут быть
“превращены в немецкую Мальту”, что им должен быть дан статут “свободной
германской республики”, находящейся под защитой Германии, что там должна
быть создана германская военно-морская база и т. д. Все эти планы и пожелания,
разумеется, вносили невероятную путаницу в национальную политику Германии.
Аннексированные Бельгией в 1919 году области Эйпен и Мальмеди были взяты
Германией обратно. Люксембург, Лотарингия и Эльзас вошли де-факто в состав
империи, причем изгнание из Лотарингии коренного французского населения
вызвало большое беспокойство и волнения не только среди лотарингцев немецкого
происхождения, но и в более широких кругах самих немцев. Все договоры о
Южном Тироле после 1943 года потеряли силу, кроме того, часть Тридентской
области должна была в силу исторических тенденций отойти к Австрии, да и
Триест начал активизировать свои действия, добиваясь присоединения его к
Германии.
Вся Восточная Европа находилась во власти разногласий и противоречий,
возникавших как между немецкими оккупационными властями различных
районов, так и внутри самих этих районов, а также между группами немецкого
населения оккупированных областей и внутри самой Германии (правда, они не
стали достоянием “общественности” ни в устном, ни в письменном виде).
Разногласия и противоречия существовали между восточно-европейскими
народами и в них самих. У нас не имелось никакой единой и принципиальной
политической линии в национальном вопросе и никаких ясных и окончательных
решений в каждом [501] отдельном случае. Например, вначале наше внимание было
направлено на то, чтобы в германской общественности шире распространялась
идея о единстве Югославии. Затем вдруг было принято решение о разделе
Югославии: Македония была поделена между Болгарией и Албанией, Сербия стала
самоуправляющимся государством под особым контролем со стороны Германии,
Хорватия — королевством, области Бачка и Баранья отошли к Венгрии; вопрос о
Словении остался открытым, после того как итальянцы были снова вытеснены из
района Любляны, а города Нижней Штирии с их окрестностями были включены в
состав Штирии. Румыния при поддержке Германии получила Бессарабию,
Буковину и отнюдь не желательную для большинства румын русскую часть
Молдавии. Ей пришлось отдать Южную Добруджу Болгарии, а Северную
Трансильванию — Венгрии. Решение Венского арбитража{136} о Трансильвании
было подвергнуто в широких немецких кругах резкой критике, так как симпатии
немцев во время войны на Востоке были больше на стороне румын, чем венгров.
Тем не менее территория Венгрии постоянно увеличивалась, и в силу этого она
вынуждена была, хотя и с запозданием, признать право венгерских немцев на
автономию. Тщетными оставались попытки словаков апеллировать к Венгрии по
поводу отнятой у них территории, они были вынуждены нехотя удовлетвориться
частью Польши, прирезанной им после ее раздела.
На довоенной территории Польской республики царила большая путаница:
отношение Германии к присоединенным польским областям было весьма
различным и зависело от того, в состав каких германских провинций и областей
они вошли: Восточную Пруссию, Данциг (Западную Пруссию), Вартеланд или в
Верхнюю Силезию. У малых народностей. населяющих Бескиды, был
искусственно вызван антагонизм к полякам. Надежды украинцев на объединение
Западной и Восточной Украины не осуществились. Несмотря на это, львовский
губернатор проводил более дружественную политику по отношению к украинцам,
чем к полякам. Виленская область стала частью Литвы, однако [502] немецкая
гражданская и военная администрация в самом Вильнюсе опиралась на поляков.
Совершенно иное отношение по сравнению с областями, отошедшими к Германии,
было к полякам на территории генерал-губернаторства. Мысль о завоевании на
свою сторону отдельных групп польского населения по-настоящему никогда не
преследовалась, она была скорее оружием пропаганды.
Отдельные группы немецких поселенцев были разбросаны по всей территории
Восточной Европы между Балтийским и Черным морями. Их положение
оставалось неясным, ибо принципиально не было решено, следует ли ради
очищения границ Германии переселить их всех в одну чисто немецкую область и
тем увеличить людские резервы страны или оставить их на территории тех
государств, в которых они проживали, и нельзя ли, кроме того, использовать их 
на
руководящей работе в этих странах в качестве советников при представителях
Германии или, может быть, вообще отстранить их от всякой политики. В каждом
отдельном случае этот вопрос решался на месте в зависимости от сложившихся
условий. Более того, иногда оставалось неясным, кого именно можно считать
немцем по происхождению.
После того как с 1941 года Германия распространила свою власть на области,
принадлежавшие Советскому Союзу, национальная проблема стала еще более
запутанной. Литовцы, латыши и эстонцы разочаровались в своих надеждах на то,
что немецкие освободители восстановят их государственную независимость. Они,
правда, получили право иметь собственную администрацию, однако полная
самостоятельность предоставлена им не была. И, наконец, последняя
прибалтийская страна, входившая в состав имперского комиссариата Остланд, —
Белоруссия — была оставлена в полном неведении относительно своей судьбы.
Оккупированные области Восточной Украины, а в некоторых вопросах и вся
Украина управлялись особым имперск