о мы идем к национал-
социализму, основанному на плебисците. Это, вероятно, объясняется тем, что
национал-социализм вначале использовал плебисцит и пропаганду как средство
политического формирования масс и этим самым, казалось, продолжил развитие
демократических принципов, начавшееся во время французской революции.{132} В
1935 году в результате плебисцита Германии была возвращена [495] Саарская
область. Аншлюсс с Австрией был предрешен таким же широким народным
голосованием, какое проводилось еще в 1919 году по тому же самому вопросу.
Плебисцит узаконил и Конрада Генлейна в качестве представителя су детских
немцев в правящих кругах Германии, и предопределил присоединение к Германии
таких провинций, как Богемия, Моравия и бывшая австрийская часть Силезии.
Плебисцит сделал возможным возвращение Германии Мемельской области.
Попытка мирного разрешения польского кризиса летом 1939 года, провалившаяся
по чисто дипломатическим причинам, также предусматривала проведение
плебисцита по вопросу о “коридоре”. Отказ же немцев от.Эльзаса и Лотарингии
произошел не только по внешнеполитическим мотивам, но основывался прежде
всего на понимании невозможности добиться успеха во всенародном голосовании.
Немцам пришлось убедиться также и в том, что их политические руководители при
известных обстоятельствах совершенно не считались с мнением жителей
интересующей их области. То ли потому, что эти жители не занимались политикой,
или, может быть, потому, что считали нарушение их воли в большинстве случаев
меньшим злом по сравнению со злом, приносимым политическими
беспокойствами, однако все они, забыв о своей совести, равнодушно смирялись с
“антинародной” — или, как ее еще называют, “империалистической” — политикой
правящих кругов Германии, которые, торжественно отказываясь от претензий на
Южный Тироль, позволяли Венгрии и Польше проводить осенью 1938 года
изменения в своих границах и выселять чехов и словаков из своих пограничных
областей. Жители Богемии и Моравии спокойно смотрели на то. что их родина
превратилась в протекторат Германии, что самостоятельность чешского народа
была ограничена, и не препятствовали тому, что Закарпатская Украина была
принесена в жертву интересам мадьяр. С точки зрения “собирания немецких
земель” не оправдывали себя ни отказ от пересмотра национального состава общин
в “неудачном четырехугольнике” Северного Шлезвига, ни мирная политика по
отношению к Польше до 1938 года, ни надежды на воссоединение с Германией
всей Западной Пруссии. Нужно было искать другие, более веские причины. [496]
По отношению к народам, которые входили в состав крупных национальных
государств, с 1933 по 1939 год проводилась политика примирения, и ненависть к
ним не разжигалась. Государство осуществляло энергичные мероприятия по
формированию общественного мнения, используя для психологической
подготовки к примирению и взаимопониманию всевозможные организации и
средства. Сильнее всего это выражалось, вероятно, по отношению к Франции,
Англии, Италии и — вопреки существующему мнению — по отношению к
Польше. Что касается США, то стремление к примирению с ними не было так
велико, ибо обида, нанесенная нам американцами, еще не была забыта. Народы
Советского Союза нападкам не подвергались, атаки в этом направлении велись
только против господствующих там политической идеологии и политического
строя. Немецкий народ начал войну без ненависти.
Из соображений политического характера некоторые положения расовой теории
были на время “забыты”. После того как обычное в лингвистике понятие
“арийский” стали по недоразумению применять для обозначения расового понятия,
народы неиндогерманского и, следовательно, неарийского происхождения, то есть
народы финно-угорской группы, были спешно объявлены народами “арийской
расы”. Были изданы законы, запрещавшие немцам вступать в брак с японцами. Что
касается неевропейских народов древних культур, как например индийцев и
арабов, то, хотя здесь и не было определенных политических принципов, а
распространенные точки зрения представляли собой хаотическое нагромождение
понятий и убеждений, стремлений осложнять отношения с ними не наблюдалось.
Трудно определить, насколько сильно укрепились в массах ненависть к евреям и
желание освободиться, избавиться от них или даже уничтожить их. “Официально
партийная” точка зрения на положение евреев была неясна, потому что часто,
несмотря на то, что в действительности евреи входят в состав многих рас, мы
начинали оперировать понятием “еврейская раса”, чтобы впоследствии снова
решительно отказаться от него. Во всяком случае события 8 и 9 ноября 1938
года{133} показали, что у широких масс [497] немецкого народа не было ни силы, 
ни
воли, ни соответствующих органов для того, чтобы влиять на политику правящих
кругов по отношению к “другим” народам. Но ясно стало также и то, что своей
молчаливой пассивностью немцы все же могли подавлять волю своего
политического руководства, а в отдельных случаях даже временно смягчать его
нетерпимость к другим народам.
Между двух стульев
Говоря о крупных политических мероприятиях, определявших отношение
немецкого народа к другим народам, следует отметить, что здесь влияние народа
было наименьшим. Вряд ли можно предположить, что в начале войны у нас имелся
какой-либо исчерпывающий план установления международных отношений в
Европе и за ее пределами. Во всем преобладал элемент импровизации.
Предусмотреть, как сложатся впоследствии отношения Германии с Италией,
Испанией или Югославией, в начале войны было невозможно, поэтому только
развитие самих